Посев, 2010 № 01 (1588) - [14]

В первой половине XIX в. регион после нескольких волн русско-турецких и русско-персидских войн был включен в состав Российской Империи. В чисто административных целях было необходимо как-то именовать эти территории. Довольно естественным было появившееся тогда название «Закавказье», т.е. часть Российской Империи, лежащая за Кавказским хребтом. Со временем территории, объединенные под названием «Закавказье», стали не только извне, но и изнутри восприниматься как некое единое целое – как отдельный регион. Уже по своему названию новый регион имел выраженную естественную северную границу – Кавказский хребет, а вот южной границы у него изначально не было. Южной границей региона стала сначала государственная граница Российской Империи, а затем – Советского Союза. Ее очертания менялись в результате войн и перекройки политических границ. Скажем, с 70-х гг. XIX в. до 20-х гг. XX в. частью Закавказья считались Карс, Ардаган и Сурмалу – районы нынешней Турции, входившие тогда в состав Российской Империи. Но все же основная территория Закавказья, входившая в состав единого экономического, транспортного и культурного пространства, постепенно начала превращаться действительно в регион: часть Российской Империи к югу от Кавказского хребта.

Общая система образования, единое законодательное поле, все более широкое распространение русского языка в качестве регионального lingua franca (языка межэтнического общения), система дорог, связывающих регион с центром Империи, государственные границы на юге, наконец, появление общего рынка – все это приводило к осознанию жителями региона своего единства и отделению себя от прежних метрополий (Персии, Турции и др.) В то же время, очевидные культурные и географические отличия от центральной России приводили к появлению над-этнической, кросс-культурной кавказской идентичности, осознанию своей культурной особости внутри Империи. После образования СССР в начале 1920-х гг. это осознание даже и усилилось. Границы на юге закрылись наглухо, психологически Турция стала такой же далекой, как, например, Швеция. Культурный мир ограничивался Советским Союзом, так что культурная общность, например, грузин с лазами, живущими в Турции, или азербайджанцев – со своими этноязыковыми соотечественниками в Иране, постепенно теряла актуальность. Зато на первый план выходили отличия кавказцев от других жителей СССР.

В 1922 г. была даже предпринята попытка создания закавказской протогосударственной структуры в виде Закавказской федерации. Однако во второй половине 1930-х гг., в полном соответствии с модернизаторской парадигмой советского нациестроительства, от этой затеи было решено отказаться; Федерация была распущена и заменена прямым вхождением Армянской, Грузинской и Азербайджанской Советских республик в СССР. Впрочем, сохранились некие реликты – в виде Закавказского экономического региона, различных закавказских фестивалей, дней культуры, обмена студентами и пр. – дожившие до самого падения Советской Империи. Закавказье действительно стало регионом внутри СССР, четко отделявшим себя и отделяемым другими. Подобная регионализация носила в СССР повсеместный характер – и Средняя Азия, и Прибалтика также превратись в отдельные регионы, часто вопреки истории и этнокультурной гетерогенности. Однако очевидные для самих жителей регионов отличия – или даже противоречия – между Литвой и Эстонией, Таджикистаном и Кыргызстаном, Арменией и Азербайджаном, не мешали развитию элементов общей идентичности, своего рода маркеров, с помощью которых «кавказцы», «среднеазиаты» и «прибалты» выделяли себя из состава остальных жителей СССР.

В полном соответствии с концепцией Бенедикта Андерсена, «воображаемые сообщества», будучи воображены, начинают существовать в общественном сознании. К середине XX в. Закавказье, несомненно, уже существовало как мета-этническая поликультурная общность, и Закавказский регион перестал быть просто географическим понятием. У этого региона были представления о своем единстве, четкие внешние границы и внутренние экономические связи (которые, впрочем, сейчас нередко преувеличиваются).

Административные границы строились по характерному для СССР «матрешечному» принципу. Были три союзные республики (Азербайджан, Армения, Грузия), в которые входили автономии разного уровня (автономные республики и автономные области). При этом некоторые этносы становились «титульными» сразу в двух образованиях разного таксонометрического уровня (например, армяне в Армянской ССР и Нагорно-Карабахской автономной области), некоторые – только в одной (абхазы). Возможны были также и неэтнические автономии, как-то: автономия грузин в Грузии и азербайджанцев в Азербайджане (Аджария и Нахичевань, соответственно). При этом во многих случаях компактного проживания большого числа представителей одного этноса внутри административного образования, в котором «титульным» был другой этнос (сотни тысяч азербайджанцев в Грузии, около двухсот тысяч лезгин в Азербайджане и т.п.), никакой автономии вообще не было.

Согласно советскому законодательству и практике, различным уровням автономии соответствовали различные уровни в культурной и административной иерархии. Предположим, союзным республикам полагалось иметь академию наук, ЦК Компартии и театр оперы и балета, а автономным – нет. Автономным республикам удавалось «выбить» университет (в частности, Абхазии удалось), а автономным округам – нет, поэтому в Карабахе и Южной Осетии университетов не было. Однако в любом случае эти образования воспринимались в качестве этнонациональных, неких «эмбрионов» национально-государственных образований. В столицах союзных республик, автономных республик и областей образовывались элиты, формировались полуподпольные национальные дискурсы, рождались мифологии, накапливались будущие претензии к Центру и соседям. Это предмет отдельного исследования, но стоит отметить, что в чрезвычайно полиэтничном регионе с многими межэтническими проблемами, после распада СССР в горячую фазу перешли только конфликты в бывших «официальных» этнических автономиях (Абхазии, Южной Осетии и Нагорном-Карабахе). Противоречия в других регионах компактного проживания этнических меньшинств не приводили к таким последствиям, хотя иногда эти регионы могли быть по численности «нетитульного» населения больше, чем вышеназванные. Например, в Грузии жило больше армян, чем абхазцев и осетин вместе взятых, но вооруженные конфликты произошли именно в Южной Осетии и Абхазии. Видимо, «формализация» этничности и институционализация производства и концентрации элит дает возможность более легкой политизации этничности при ослаблении внешнего давления.