Посещения запрещены - [15]

Пока все в столовой, я прижимаю чашку холодного молока к батарее. Поставить ее никак не получается, так что я стараюсь просто не забывать, что она в моей руке. Я могу так ждать минут 10, может, больше. Прослушаю все аудио от подружек, пару раз обожгу пальцы, устав держать чашку в одном положении. Рядом сушатся трусы соседки, и это делает процесс добывания завтрака интереснее – словно я совершаю подвиг, пока остальные предпочитают есть это невкусную – на самом деле обычную – кашу с молоком.

* * *

Но есть в столовой одна вещь, которую я действительно не выношу. Это мясная котлета. Когда моя ложка впервые отделила от нее кусочек, я поняла, что внутри она сырая. Хотя кто я такая, чтобы доверять первому же своему впечатлению. Я долго смотрела на светлого оттенка перемолотый фарш, различая все ингредиенты, которые в него добавили. Видимо, котлета должна была готовиться на пару, но по факту жарилась. Я обратилась к девушке напротив: «Мне кажется, котлета внутри сырая». Она посмотрела на меня так, словно я сказала нечто до такой степени очевидное, что произносить вслух это попросту глупо: «Ну да», – и продолжила есть.

Эта котлета встречается в меню несколько раз. И я продолжала брать ее, каждый раз надеясь, что в тот раз произошла ошибка. Я стала нести свое знание в массы. Люди подходили ко мне: «Она сырая внутри?» И от моего ответа зависело, что они будут сегодня есть. У нас образовалось Общество Отрицающих, и я поняла, что пора двигаться на уровень выше.

Я подошла к медсестре и сказала об этом. Момент был не очень удачный: она как раз конфисковывала у меня запрещенку (балык), но пообещала кому-то сказать.

Я подошла к старшей медсестре. Она сказала, что у них нет связи с пищевым блоком. И идти мне нужно… Да, к той буфетчице. Я знала, что должна сделать это сама. Они предлагали свою помощь, девочки тоже выразили желание подойти вместе, но я знала – это моя битва.

На тот момент я была полна надежд (и страха перед буфетчицей), но все оказалось зря. Похоже, пищевой блок закрыт для всех и всего, в том числе и критики.

#запискиюногопациента

18 декабря 2020

По поводу скандал и интриг: вчера сработала пожарная сигнализация. Очевидно, никто из пациентов даже с места не сдвинулся (шутки про суецид). Приезжали пожарные, осматривали все помещения, оштрафовали больничку на 1,5 млн.

И мне кажется, что я знаю, кто курил в палате…

Почему я переехала в другую палату

Я не могу ходить в туалет, когда рядом другие люди.

Сложно, когда тебе нужно бегать в туалет по сто раз на дню (должно совпасть множество условий – отсутствие людей, чистый унитаз, гарантия того, что никто не зайдет), чтобы сходить в итоге, если повезет, один раз. Повышенный уровень сложности: у 90 % людей здесь проблемы с ЖКТ (оставлю иллюзию, что хоть у кого-то с этим все в порядке).

А кабинок две. Людей на эти две кабинки – 18. Всего в женском блоке 24 девушки, и курят почти все. Единственное место, где это разрешено, – да, все тот же туалет с двумя кабинками. Представляете, как сложно оказаться там в одиночестве?

Когда у тебя запор, ты приходишь в туалет скорее погрустить, чем опорожниться. Но даже на этом сложно сосредоточиться: к тебе постоянно заглядывают в кабинку, потому что ленятся (или им сложно) наклониться и увидеть ноги. Курящие собираются обрядовым кругом на полу вокруг банки с окурками, и через проем снизу ты видишь их ноги и руки, пока глаза слезятся от дыма. Распахнутое окно морозит так, что в голове запускается таймер, отсчитывающий секунды до цистита.

Когда я переехала к самой-крутой-девчонке, она устроила мне блиц:

– Ты пробовала ходить ночью?

Да, однажды я пошла в 4 утра, и там было занято.

– Ты пробовала попроситься в палату к тем, у кого свой туалет?

Да, я не смогла, потому что поняла, что не имею права на этот унитаз.

– А музыку включала?

Я не могу слышать это сама.

– О-о, это жестко.

* * *

Как я переехала в другую палату с личным туалетом, учитывая, что у всех свои проблемы?

Я просто попросила – не всегда очевидная вещь для тех, кто привык терпеть.

* * *

«Как проходит общение с врачом?»

Каждый будний день я вижусь со своей ординаторкой. Мы разговариваем в моей палате, если соседки нет, или на одном из удобных диванчиков в коридоре. Она всегда начинает с одного и того же вопроса: «Валерия Евгеньевна, как вы себя чувствуете?»

Она мне очень нравится. Еще ни разу я не видела, чтобы она к чему-то отнеслась с пренебрежением или обесцениванием. Она внимательно слушает и в своем ответе часто примешивает теоретический материал, углубленный – я этому рада, хотя воспринимать его получается не до конца.

Еще у нас есть такая прекрасная «игра» – по-другому назвать не могу, – когда она начинает общаться с моим рацио: «Вы ведь понимаете, что вы не худший человек в этом мире?»

Конечно понимаю. Головой.

Тут я обычно начинаю плакать, потому что внутри меня разрывает одними и теми же мыслями: «Это я во всем виновата, я ужасная и заслужила всю эту боль». А она говорит: «Ничего, сердце к этому подтянется. Я рада, что вы можете принять это головой».

Она может очень долго говорить мне, что все это симптомы болезни, которая обязательно закончится, но мы обе понимаем, что между нами сейчас стекло, и ее голос звучит приглушенно, а стекло такое толстое, что я теряю уверенность в том, что его удастся сломать.