Посещения запрещены - [12]

Очень сложно не испытывать стыд за «проблемы белых людей». И сложно писать о себе, тем более о таком. Когда психолог попросила меня нарисовать «одиночество», я начеркала дом, где очень много вещей и нет животных. Мне стыдно за то, что моя тревога ярче всего прослеживается в бесконечном поиске комфорта, который мне ничто не может дать.

Даже сейчас мои пальцы дрожат, и я чувствую сердцебиение. Я повторяю про себя: «Я заслужила помощь, я достойна того, чтобы мне помогли». Кап. Кап. Я повторяю это снова и не верю.

Я повторяю.

Я повторяю.

Кап.

* * *

Кстати, не то чтобы я намекаю, но в дурке еще ни у кого не видела айфон… Это так, на сон грядущий.

12 декабря 2020

Пока А. и К. не выписались, почти каждый вечер мы смотрели кино. «Почти» – потому что не всегда у нас были для этого ресурсы. Я понимаю, как странно это может звучать для людей, далеких от подобных мест, поэтому постараюсь объяснить.

А. всегда выступала с конкретным предложением. У нее из нас троих было самое стабильное эмоциональное состояние, а еще – терабайт скачанных фильмов. Мы обкладывались едой, выключали свет и поворачивали стул с ноутом так, чтобы К. со своей кровати все видела.

К. сидела отдельно, потому что спала 20 часов в сутки. Она не вылезала из пижамы, называя такой стиль «я себя знаю». Во время фильма она быстро отрубалась. Вернуть ее к сознанию могла интересная фраза – из уст актеров или наших. Она моментально подключалась к разговору и минут 5-10 бурно комментировала все, что происходило на экране, а потом отрубалась снова.

У меня тогда были проблемы с концентрацией внимания. Я не могла даже минуту усидеть, смотря в экран. Я постоянно бегала, перекладывала вещи, мыла руки, полоскала капу, рисовала хной, ставила чашку на раковину или пол и снова брала ее. Сейчас в какой-то степени это все еще есть.

А. смотрела спокойно. Ей не мешала ни моя беготня, ни обрывочное присутствие К. Однажды на какой-то части «Пиратов Карибского моря» А. заснула, а проснувшись, спросила: «А что он ему сказал сейчас?»

Я резко вспотела: «Это было десять секунд назад, но я уже не помню».

К. поднялась с кровати: «А какой был вопрос?»

А.: «А, точно, я вспомнила».

Как-то так мы и смотрели фильмы.

#запискиюногопациента

Добрый день,

Я нахожусь тут уже месяц. Странно, я поняла это только сейчас, в середине дня. Кажется, я хотела подготовить какой-то особенный пост, но я забываю все, словно каждый день встаю новым человеком. Одно могу сказать точно: мне лучше, чем было до госпитализации.

* * *

Теперь я быстро засыпаю без транквилизаторов, мои зубы не стучат друг о друга, а губы редко дрожат. Последние три дня мне не снились кошмары, и это новый рекорд. Чувство, что я высыпаюсь, пока остается далекой иллюзией, гнаться за которой нет сил. Моя ординаторка радуется, когда мне удается поспать 11 часов, и кивает, поджимая губы, если это мое обычное «спала 9 часов, часто просыпалась, кошмары, чувства отдыха нет».

Я легко просыпаюсь от шороха, с которым медсестра двигает двухлитровую бутылку воды, которой мы подпираем дверь (иначе она распахивается), и ложусь на спину, выпуская из рук подушку, с которой сплю в обнимку. Освобождаю правую руку и обязательно говорю: «Доброе утро». А когда измерят давление, говорю: «Спасибо большое».

После этого есть шанс поспать еще час-два. Я, конечно, стараюсь вставать пораньше, чтобы привести себя в порядок и людям было бы приятнее на меня смотреть, но, когда тревогу глушат хорошо, я просыпаюсь как сегодня – от голоса медсестры, зовущей на завтрак в 9.30. Я медленно поднимаюсь и пытаюсь прощупать свое настроение, пока умываю лицо и полощу рот. С белоснежного вафельного полотенца каждый раз сыпятся нитки.

Моя душа болит, а внутри комканный узел слез. В груди скребет желание сделать что-то с собой, но я понимаю, что все нормально – это самый большой перерыв между таблетками. Иду в столовую в пижаме, там новая буфетчица. Она просит прощения у нас за то, что пока не наловчилась делать все быстро. Несколько голосов отвечают ей: «Не переживайте», «Нам некуда спешить».

Подходит моя очередь, и я говорю: «Доброе утро». Мне дают овсяную кашу, творожную запеканку и кусок хлеба с маслом. Я говорю: «Спасибо большое».

Еда безвкусная, но я знаю, что это один симптомов болезни. Я смотрю только в тарелку, нет никаких сил на общение. Почему-то только сейчас заметила, что у тарелок красивые каемочки. Размазываю ложкой масло по хлебу, пытаюсь есть вместе с кашей, но от жизни тошнит так, что я отношу почти в первозданном виде тарелки и иду сразу за таблетками.

Там милая медсестра, которой я почему-то нравлюсь. Я говорю: «Доброе утро. Снегова». А потом, заметив перемены в ее облике, добавляю: «Вы такая красивая сегодня». Она улыбается, открывая ячейку с таблетками: «Держи, Лерочка». Я сыплю горсть в рот и запиваю. Говорю: «Спасибо большое».

На какое-то время мне лучше, но я чувствую малейшие изменения: как опять дергаются конечности, как слух становится особенно острым, зрение чуть падает, как попытки сконцентрироваться приводят к головным болям. Я чувствую, как старые раны прорываются наружу гноем – на моих глазах слезы, и мне страшно и плохо от собственных мыслей. Вчера и позавчера мне в подобном состоянии кололи транквилизаторы, от которых я даже не засыпала – так высока была тревога. Надеюсь, врачи добавили пометку о том, чтобы мне разрешили укольчик по желанию.