Поселок на трассе - [69]

— Что-то случилось? — глянул на него Анатолий.

— Ничего особого. Молодежный разговор отменяется.

Участковый и сопровождающий его человек в штатском ускорили шаг. Не сводя с них глаз, Алька зачастил скороговорочкой:

— Слушай, постараюсь быстренько… Да, я шел за тобой, ночью глухим переулочком; тогда, перед тем днем, как случилось с тобой. Да, меня подослали. Молчи, слушай, времени нет. Ты встрял тогда на галерке, пуганул, забоялись шухера. Подослали. Все верно. Одного не знаешь…

Кто-то подошел к человеку в гражданском, они задержались, совещаясь.

— …Одного не знаешь, Полоха не знаешь.

— Ты думаешь, зачем меня Полох подослал? На мокрую? Он презирает мокрушников, никогда до такого не скатится.

Люди на трассе продолжали совещаться, это успокоило Пустовойта.

— Полох хозяин! Хозяин, понял? Сквозь землю глядит, наперед видит, всех презирает: меня, тебя, каждого. Меня скрутил, сломал мне жизнь, сволочь… — Алька замолчал, не сводил глаз с людей на трассе.

— Его, Полоха, работа — до каждого ключик подбирать. Он и к тебе подослал, чтобы я прощупал, кто ты есть, откуда, зачем в буфете тогда оказался…

Алька полез в карман папиросы нашаривать. Люди на трассе не спеша двинулись вдоль кювета.

— Я для Полоха дерьмо, за человека не считает, — Алька вынул руки из карманов, затарахтел спичечным коробком. — А я, между прочим… Я, конечно, маленький, самый последний. Но такие, между прочим, насмерть бьют!

Он попытался закурить, не предлагая Анатолию, извиняясь, что единственная, но руки не слушались.

— Это — легенда! — присматривался к Пустовойту Анатолий. — А факты?

— Легенда? Тебе факты нужны? И факты найдутся. У меня против Полоха верные факты имеются. Схованка у него есть, после того пожара и прочего. Схованка крупная. Короче, если со злобой соберусь…

— Ты все на злобу напираешь, — поморщился Анатолий, — злоба — плохой советчик.

— У меня другого нет. Пока что. Нет другого советчика. Сбили, стоптали — стерпеть? Так, что ли? — Алька, сутулясь, следил за людьми на трассе. — Мне хоть так, хоть сяк — край…

— Послушай, — глянул Пустовойту в лицо Анатолий, — это твои кореши разгулялись тут, шум пошел?

— Что значит мои — не мои? Откуда известно? Допустим, мои. Бывшие. Ну и что? Кто за бывших ответчик? — Алька украдкой, стараясь не выдать тревоги, поглядывал на людей, идущих вдоль трассы. — Сыпуны задрипанные, — погорели! Заходились холсты-картины со стен сдирать, а кое-кто догадался… Хозяин холстами интересуется.

— Путаешь, парень! Хозяин со шпаной связался!

— Зачем — связался? У него надежный купец имеется на такой случай. А ты как думал? Богатеть — дело такое…

Участковый и человек в гражданском, завершив осмотр трассы, вернулись на развилку.

— Отвалили! — наблюдал за ними Пустовойт. — А я ж, чудик пуганый… Ну, все равно — в роше нам не гулять. Договоримся здесь, на скамеечке.

Из машины, стоявшей на кругу, выскочил молодой паренек, проворный, исполнительный, догнал человека в гражданском, торопливо докладывал. Едва выслушав паренька, люди, собравшиеся на развилке, направились к автобусной остановке.

— Ну, это верняк, — буркнул Алька, не двигаясь с места. — Это все!

Он успел еще бросить напоследок, прежде чем увели:

— Запомни, что сказал — один у меня сейчас верный советчик. Так что разыщи, наведайся, авось молодежный разговор склеится.

12

Все привычное, примелькавшееся, ставшее обыденностью приобрело вдруг особое значение, воспринималось с прежней, утраченной свежестью. Семен Терентьевич, словно впервые, шел на завод, минул проходную, занял свое место в цеху, все как бы возникало заново, каждая подробность выступала остро, отчетливо, наверно, потому что сегодня, сейчас смотрел на окружающее глазами сына своего Алексея, которому суждено было явиться сюда, в цех, к друзьям Семена Терентьевича, делившими с ним невзгоды и радости, неудачи и славу. Семен Терентьевич, так же, как и Алексей, пришел на завод из армии, но путь его был несравнимо труднее и дольше — от самого Сталинграда. Донашивал фронтовую шинель и еще множество дней оставался сержантом за станком. Бетонные цеха были разрушены, покорежены; чудом уцелели старые корпуса, похожие на бараки, в которых выпускали еще первые паровозы. Не хватало станков, угля, кокса, чугуна, не хватало рабочих рук — работал с призванными на завод мальчишками, в обеденный перерыв они слонялись по заводскому двору, играли в прятки, лазили по крышам. А потом выполняли и перевыполняли. Поглядывая на фронтовую форму Семена Терентьевича, ребята говорили почтительно: «Товарищ командир!»

Перед концом смены Семен Терентьевич подходил к друзьям, обращался торжественно:

— Прошу наведаться. Большой день у нас, прощание со старым гнездом, а также новое намечается, Ольгу Крутояр засватали. По-старинному сказать — заручины.

И уже в автобусе, набитом, как всегда, под завязочку, перекликались, понимая друг друга с полуслова.

— Про Ольгу, кроме хорошего, ничего не скажем, — с Хомой горе, хата валится.

— Мотрю жалко!

— А я, Семен Терентьевич, твоего Алешку так и вижу хлопчиком, моторы-самокаты мастерит, по улице на роллере гоняет, Ольга за ним наперегонки…