Поселок на трассе - [36]

— Та-а-ак… Значит, она уже там?

— Не совсем. Она еще у себя, у своей мамочки.

— А! Милая девочка! Весьма разумно с ее стороны.

— Должен отметить, она действительно милая, добрая, работящая девчонка.

— Да-да, несомненно. Я брился у нее. И отныне буду направлять к ней всех моих недругов.

Как всегда у них, молчанье наступило внезапно и надолго.

Анатолий рассеянно поглядывал на олеографии, ранее не замеченные, потом его вновь заинтересовала нарезная двустволка, висевшая на стене, в окружении масла и акварелей, потом он провел рукой по обивке дивана, отмечая, видимо, отсутствие Черныша.

— Я следил за твоим взглядом, — усмехнулся Никита. — Непреодолимое стремление во всем усматривать последствия, конечный результат, — не так ли? Тебе необходимо поведение, поступки, улики, свидетельство вещей. Ты снова привязался к нарезному ружью, затем проследил обычный путь Черныша с дивана на подоконник, отметил близость соседствующих балконов, доступную дорогу в квартиру, наполненную художественными ценностями. Вчера ты не сводил глаз с квартирного ключа на шее Оленьки; тебе во всем, в каждой вещи мнится воспоследствие. Тебе недостаточно, что вещь сама по себе действенна.

Никита с беспокойством и нежностью поглядывал на друга:

— У тебя все время что-то на уме, Толя. Я не следователь, однако не требуется особой наблюдательности, чтобы это заметить. Ты слишком охотно принял приглашение погостить у меня. И это при твоей стеснительности, щепетильности. Ты хотел, тебе нужно было вернуться!

— Иногда полезно вернуться.

— Тебя что-то мучит, ты взвинчен. Меня забавляет твое исключительное внимание к поведению нашего черного кота, его хождению с балкона на балкон. Дорогой Анатоша, драматизм наших смежных квартир совсем в ином, и тут действительно есть над чем призадуматься. Ты заметил — Катерина Игнатьевна заставляет свою девочку сторожить нашу квартиру, заваленную добром; запираться на все замки, чтобы через их балкон… И так далее. Представь себе, Толя, женщину, которая на своей торговой точке с утра до ночи имеет дело с товаром, мерит, взвешивает товар на весах, знает цену каждому грамму. И вот эта женщина оберегает ценности и барахло другой, чужой, посторонней женщины. Во имя чего? Ты скажешь — за кусок импорта, надеется на благодарность? Несомненно. Но вспомни, что сказала Катерина Игнатьевна: «У нас всегда, еще по старому местожительству, было добрососедство». Старое местожительство — вещь или не вещь?

Анатолий вдруг насторожился:

— Что это?

— Магнитофон или транзистор…

— Нет, слышишь, похоже на крик ребенка.

— А, это на лестничной площадке: Черныш явился, бездельник… Странно, что его не впускают.

— Наверно, Катерина Игнатьевна ушла.

— Но девочка должна быть дома.

Мяуканье затихло, однако вслед за тем кот принялся неистово царапать дверь.

— Придется выйти, — неохотно поднялся Никита, — выйду, не то он всю обивку обдерет.

Вскоре Никита вернулся:

— Понимаешь, звонил, никто не откликается.

— Девочка ушла с Катериной Игнатьевной.

— Что ты, Катерина Игнатьевна никогда не берет ее на вечерние прогулки.

— Заигралась во дворе… Что тебя беспокоит, не пойму?

— Меня все беспокоит. Твой непокой, твои великолепные усы, которых нет, то, что внизу фальшиво играют гаммы, и то, что Катерина Игнатьевна завеялась, бросив девочку на произвол судьбы.

— Закон жизни, приучает к самостоятельности.

— Ддд-а…

Звякнул телефон. Никита взял трубку.

— Это я… Слушаюсь, слушаюсь и выполняю. Да, немедля…

Никита положил трубку:

— Катерина Игнатьевна звонила. Умоляла побеспокоиться, чтобы она вовремя поужинала и легла спать.

Никита позвал Оленьку с балкона, никто не откликнулся.

— Погоди, Толя, я накормлю бродягу, потом заглянем к пареньку, который катает девочек на велике.

Они спустились вниз. Из квартиры на первом этаже доносился прерывистый шум в танцевальных ритмах, негромкий, приглушенный. В такт музыкальному шуму раздавались столь же глухие, ритмичные удары, точно рубили отбивные. На третий звонок выглянул белобрысый, круглоголовый паренек в импортной майке с огромной головой тигра на груди.

— Мы тебя побеспокоили? — извинился Анатолий. — Ты занят?

— Та нет, ничего, обыкновенно танцую.

— Вечеринка?

— Та нет, индивидуально танцую, разбираю танец.

— Ты катался с Оленькой на велосипеде?

— На велике? Я их всегда катаю — мелюзгу. Не жалко, рама крепкая.

— А где теперь Оленька?

— Где ей быть — дома сидит… Ой, нет, позабыл, ее Татка позвала. Это напротив, одноэтажка во дворе. Они всегда там на крыльце сплетничают.

— Ну, спасибо. Танцуй на здоровьечко!

Тата…

Вертлявая девочка, которую они встретили вчера на трассе, — что-то настороженное, взрослое во взгляде. Анатолий подумал об Оленьке: сплетни на крыльце, летающие тарелки, спрятанный полевой бинокль, шоколадный фургон — маленькое существо в потоке жизни; вспомнилось почему-то гнездо в перелеске, втоптанное в глину.

— Заглянем в одноэтажку, Никита?

Девочки судачили на крыльце.

— Это нечестно, Татка, нечестно, зачем на Ольку накапала?

— А нехай не треплется, не распускает язык про всякое, шоколадный фургон, шоколадный фургон, больше всех ей надо.

— Все равно нечестно. Она ж только нам говорила, а ты сразу мотнулась и высказала.