Поселок на трассе - [21]

— Я знаю.

— Что ты знаешь? Что можешь знать? Протокольные сведения? Ты лежал пластом на больничной койке, трижды резанный, трижды штопанный, без памяти, бессловесный, только маму звал диким голосом. Ты знаешь? С Пахом Пахомычем ничего чрезвычайного не было, обыкновенное разбазаривание. А потом оказалось, что и разбазаривания не было, проявил халатность. Схлопотал, осознал, ходит в приличных делягах, выполняет, перевыполняет.

— А тебе приходилось встречаться с Полохом? Эдуардом Гавриловичем? Кто он, что он, по-твоему?

Расспросы Анатолия приобретали однообразный, навязчивый характер, это встревожило Никиту, он поспешил заговорить о вещах посторонних, но Анатолий то и дело снова возвращался к обстоятельствам и особенностям поселковой жизни и более всего — окраины над Глухим Яром, где находилась усадьба Таранкииых.

— Эх, дался тебе этот угол, — досадовал Никита. — Мы все из того угла. И Вера Павловна, если хочешь знать. А Таранкины, Полохи, Крутояры, Куди по сей день придерживаются насиженных мест. — И упомянув о Кудях, Никита тут же решил, что представился случай отвлечь внимание друга. — Старого Кудя, Семена Терентьевича, главу клана, ты видел. Вместе ехали в „трясучке“. Помнишь, вкатил колясочку в Тополиках? Серьезное семейство. Семен Терентьевич вместе с Верой Павловной нашу школу из развалин поднимали; мастерские создавали; от Кудя тут много доброго пошло!

Минувшие годы были для Кудей нелегкими, наверно так у многих случается — соберутся мало-помалу неурядицы, подточенное здоровье стариков, неразумие детей, неполадки по дому, по работе, как будто нежданно свалятся на голову. В позапрошлом году похоронили деда, главу и вседержителя Кудиевского рода, прославленного мастера по дереву белому и красному. Доживал неприметно, а ушел — невидимая струнка оборвалась. В дому вроде просторней, а бабка сказала — опустело. Недолго задержалась она в опустелости. Молодые почтили память и принялись, заходились заполнять освободившуюся площадь. Купили хороший гарнитур, полированный, качественный, цветной телевизор, втащили на крышу высоченную, трехъярусную мачту с антенной, настроенной на город. Постепенно жизнь вошла в колею, супруга Семена Терентьевича, Евдокия Сергеевна, отвлеклась домашними заботами; Семен Терентьевич оставался сосредоточенный, настороженный, похоже, хотел вспомнить что-то важное и не мог вспомнить. Дети… С детьми как раз подоспели заботы. Средний сын, Виталий, отбился от рук, никак к делу не пристроится, то дома засядет, рыбалкой займется, то штанги на спортплощадке выжимает.

— Теперь спортсменам кругом дорога, — заявляет. — Вы здесь так и прикипите к Глухому Яру, а я весь свет запросто объезжу с мировыми рекордами.

Мировые не получились, а пуп чуть не сорвал. Стал к рабочей славе примазываться; „Мы, да все мы — Куди!..“ И про красное дерево вспомнил, и про доску Почета на заводе. Покатился из цеха в цех, с завода на завод. Семену Терентьевичу вдвойне горе — за сына боль и на работе корят:

— Что ж это у тебя, Терентьевич? Сам в трударях, в наставниках, а свой родненький как же?

Никому не ведомо, сколько сил, кровушки стоило Семену Терентьевичу родненького переломить.

Младшим сыном, Алешкой, Куди нахвалиться Не могут, Евдокии Сергеевне утеха, гордость школы и Веры Павловны, из армии благодарности шлют. Как будто и забот с ним особых не было, никаких усилий родительских не прикладывали, сам собою рос, к делу приспосабливался; говорят, в деда пошел. Минувшей осенью демобилизовался, самое время в годы входить, семьей обзавестись, уже и невеста на примете — Ольга Крутояр, соседская. Но и тут не слава богу, Евдокия Сергеевна как-то в сердцах не стерпела, про Хому Крутояра высказалась — насчет запоя и безобразий в доме. Соседи подхватили, раздули и пошло! Слово за слово, дети рассорились, прочь из родного гнезда, Ольга в одну сторону, Алешка в другую завеялись.

Семен Терентьевич утешал жену:

— Разлетелись, не разошлись. Любовь у них крепкая, давняя, друг без дружки не проживут.

А тут со старшим сыном хлопоты подоспели, Павел долго не женился, невесту выбирал — та вертихвостка, та белоручка, славному роду Кудей не в дугу. Наконец осенило, привел девушку видную, всем хороша, внимательная, образованная, из семьи пристойной. Долго женихался, семья не складывалась, только в прошлом году вошли в дом, два знаменитых корня породнились. Свекруха в невестке души не чает, у нее все сыны и сыны, а тут дочку судьба послала добрую, ласковую, жить да жить…

Однако Евдокия Сергеевна вскоре замечать стала — пролегло что-то промеж молодыми. Чужому глазу не видать, а мать сразу почуяла. Застала как-то Людмилу одну — сидит у окна, слезы прячет.

— Ты что, Людмилочка? Случилось что у вас? Обижает? Грубости?

— Да что вы, мама, как могли такое подумать.

— Так что же, доченька? Говори! Чего хуже в прятки — играть.

— А что прятать? Прятать тут особо нечего. Прямо скажу, всему этому мой театр причина, моя сценическая жизнь домашнюю жизнь омрачает. Я в народном театре актриса, а Павлу это не по душе.

— Да не может быть такого, — обиделась Евдокия Сергеевна. — У нас в семье, у Кудей, театр на самом почетном месте. Мы за километры в город ездила, еще когда трассы не было, по старой дороге тряслись. И в Киеве, и в Москве в театрах бывали.