Порядок в культуре - [43]

Не будет казнить Владимира Хотиненко, а постараемся увидеть нечто важное в опыте его категорического провала.

Во-первых, дорогие братья и сестры, не будем забывать, что в современное кино уже давно никакой частный бизнес лично денег не вкладывает, и у режиссера нет иного пути, кроме как брать деньги телеканалов или бюджета. Поэтому упрекать Хотиненко (а работать-то хочется! ну как не работать творческому человеку!?) в том, что он берет деньги у заказчика и ставит хорошее или плохое кино (как в случае с «Достоевским») можно бесконечно, но все это страшно не плодотворно. Тут важно другое, что даже Хотиненко, входящий в обойму известных мастеров (так сказать, «людей с рейтингом») не смог справиться с той машиной, которую мы назовем гуманитарной технологией декультурации и дезориентации наших сограждан. Но мы ведь не знаем — может быть, Владимир Хотиненко был так самоуверен, что мечтал эту «машину» обмануть?

…Не было никакого сомнения в том, что Достоевского мы увидим именно таким: гламурно-сладострастным. Сразу тут скажу, что зря о. Александр ждал от актера Е. Миронова успеха. Актеры — народ не принципиальный, и нет такого актера, кто отказался бы от заглавной роли в кино, даже если бы сомневался, что сыграет толково. Нет у них способности к такой самооценке. Во-вторых, играть героя Достоевского или самого Достоевского — принципиально разные задачи. Для Достоевского у Миронова сильно не достает той подлинной мужской силы и мужественности, что позволила пройти сквозь каторгу и соблазн революцией самому писателю.

Владимир Хотиненко (волей или неволей?) пошел вслед за теми, кто уже давно и упорно занимается «реабилитацией человеческого тела» в современной культуре. И эта самая «реабилитация человеческого тела» протекает почти по тем же законам, что нынешняя «десталинизация» нашего сознания. И та, и другая приводят к оголению человека: к исчезновению его памяти о победе, а значит — к его беспомощности исторической и бессилию в проектировании будущего; к уничтожению совести и стыда, а значит — к его нравственному бесплодию, к потере культурной воли. И та, и другая «программы» культивируют сиюминутное, то есть культ чувственных удовольствий и исторической необременённости. А это значит, что мы не можем (и не сможем!) мобилизоваться для решения долгосрочных проектов и стратегических интересов, ведь у нас всеми силами «подкапывается корень» — подрываются ценностные основания жертвенности и ответственности. Мы «проедаем время», а не проживаем его. Эмансипирование чувственности, преобладание в культуре «чувственного реванша» — это серьезнейшая и большая ставка в мировой глобальной игре (как и «десталинизация»). Увы, хотел этого Хотиненко или нет (а я все же думаю, что специально-то не хотел), но и он стал соучастником этого процесса, и очень было бы желательно, чтобы он все-таки осознал, на чью мельницу воду лил. Я заведую кафедрой и преподаю в ВУЗе, и могу ответственно сказать: увы, 89 % студентов уже только такого, хотиненковского, Достоевского и могут нынче понять.

Недостаточность понимания и нежелание делать таковые усилия — наша общая беда. Мы так долго защищали «русскую душу», что забыли про «русский ум», а некоторые наши патриотические писатели так и просто-напросто говорили публично (и не раз приходилось это слышать) нечто в стиле Лютера: «Разум — первая потаскуха дьявола». Горько. Революции сознания так и начинаются: разум компрометируется, «уничтожается» с помощью брутальной чувственности; чувственность же «освобождается» и радикализируется (отсюда и асоциальное поведение наркоманов, и сексуальные отклонения как некое свободное «диссидентство чувственности»), а в результате вся эта высвободившаяся «энергия эроса» отлично ставится «на службу» анти-мобилизации новыми управленцами жизни.

Все мы знаем: никакого отвращения к человеческому телу нет в христианской традиции (это манихейство, полагать, что тело наше есть «ловушка для высоких и высших начал», а душа — «пленница тела»; и это трусливый фрейдизм, полагать, что нами движет страх перед «греховными безднами подсознания», сформированного телесно-сексуальным низом). Во Христе спасается «целое наше тело» (то есть вся личность духовная, в которой запечатлевается и жизнь тела). Но… «реабилитация человеческого тела» в современной культуре произошла как антихристианская: телесность и чувственность реабилитированы не потому, что являются носителями (платформой) более высоких начал, но вопреки им, высоким началам. Иначе говоря, не личность выступает в качестве «интерпретатора» своего тела, а тело «интерпретирует» личность: не Достоевский преодолевал в себе и героях соблазны страстей и болезни, а болезни тела диктовали Достоевскому, что и как делать, что и о чем писать, кем быть.

Именно фильм Владимира Хотиненко, обращенный к личности того человека — Достоевского, — который всех нас еще связывает воедино, который еще всех нас делает культурными родственниками (современная литература не выполняет этой миссии) и показал со всей очевидностью все результаты реальной культурной ситуации и её отравляющих плодов, которыми питается наш народ. Именно классик и классика стали лакмусовой бумагой для болезней современности, — той степени их очевидности, которую не дал бы никакой современный материал. Так пусть же наша культурная потеря в виде фильма Владимира Хотиненко станет нашим приобретением — приобретением творческого опыта понимания и распознавания, которого тоже очень недостает христианам, да и нашим священникам.