Порядок слов - [7]

Шрифт
Интервал

* * *

Тот город был аристократ,
А этот взяли напрокат,
Как ночь в отеле,
И, несмотря на листопад,
Он мне пришёлся невпопад…
На самом деле
Отель ни в чём не виноват,
Что постоялец сам не рад:
Сидит в постели
И, ничего не говоря,
Кому-то пишет, только зря…
Летят недели,
Как лепестки календаря,
И в середине мартобря,
Под вой метели
Приснится город дорогой —
Неузнаваемый, другой,
Родные лица,
Чтоб на казённой белизне —
Отельной жёсткой простыне —
Слезой пролиться.

Приметы

Шведский камень, тягучая речь,
Запах моря, берег реки.
А по имени страшно наречь:
Все равно, что заклятье тоски
Оживить, лишь озвучишь гортань.
Голос чаек брезгливо-гортан.
Черепица старинных домов —
Как чепцы у почтеннейших вдов.
От костёла к реке – фонари
Зажжены, но один не горит,
И блестят следы от колёс…
То мой город, знакомый до слёз.

Троя

                    …Агония Лаокоона
Тянулась долго, словно звуком «о»
Растянутое имя, словно локон
Несчастного жреца, но никого
Поблизости с наточенным мечом.
Победою пьяна, ликует Троя,
И не заботит Трою нипочём,
Что пьют последний воздух эти трое —
Пророк и сыновья Лаокоона,
Не знавшие ни брани, ни жены.
Как море, глубина небес бездонна,
Но вниз не глянет братец Посейдона,
Где в ужасе на брата смотрит брат:
Им смертной матерью даровано дыханье,
Что Феб бессмертный жаждет отобрать.
Над городом летит последний стон:
«Даров данайских бойся, Илион,
Мой город!..»
                    Но по воле злого рока
Никто не внял вещанию пророка,
Как водится в отечестве своём.
………………………….
«Война окончена! Споём, друзья, споём!»
Как небо, моря глубина бездонна,
И волны лижут след Лаокоона.

* * *

Перекрасили, перестроили,
Дали улицам псевдонимы.
Город мой, погибшую Трою,
Память хрупкая сохранила.
Стены снова растут и строятся
Из забвенья, пепла и тлена.
Возродится Троя, утроится…
Но – другая придёт Елена.

Дому

Дом, который построил ты

Вот дом, который построил Джек,
Билл или Том, но давно уже.
И я давно живу в этом доме,
Совсем не помня о Джеке и Томе.
Стоит мой дом у самого озера.
Хоть и ноябрь, но не приморозило,
Ветки кустов и деревьев голы.
Дом стоит здесь долгие годы.
Может, сам по себе он вырос?
Двор завёл просторный, на вырост;
Справа – только решётка мостика,
Берег, камни – всё очень простенько.
Нет ни коровы, ни пастуха.
Воздух замер, вода тиха.
Нет пшеницы и нет синицы…
Может, домик мне только снится?
Может, Джек совсем ни при чём?
Я открою своим ключом —
Вот он, звякает на колечке;
Посидим с тобой на крылечке.
Под подошвами шорох листьев,
На стекле паутина виснет.
Переступим через порог,
Согревайся: ты весь продрог.
…У камина – детишки Тома
Или Джека, хозяина дома;
А быть может, семейство Билла —
Перепутала или забыла,
А ведь думала – ни при чём…
Я открою своим ключом
Тот, застывший на глади озера
(Хорошо, что не приморозило)
Настоящий мой белый дом
Под стеклом, как под тонким льдом.

* * *

Вот камин затоплю, буду пить…

И. А. Бунин
Нет ни печки, ни даже камина,
Чтоб дровами кормить и топить.
Если veritas всё же in vino,
Мне достанет глоток пригубить.
Душу в плед не укрыть от озноба,
И в уюте заморской избы
Остаётся без спешки и злобы
Только времени бремя избыть.

* * *

Пожала безразличными плечами,
Пальто коснулась – и стоять осталась.
Покой, остывший кофе и молчанье.
«Садись, хозяйкой будь», – шепнула старость.

В окне

От зноя изнывает двор.
Не ад, но всё же репетиция.
И первый светский разговор
Не о погоде, а – «…напиться бы
Воды со льдом». Затем – погода:
Как славно было в январе,
А лето тянется полгода…
Кивок, прощанье.
                    Во дворе
Рододендрон – и тот поник,
Уже на полпути в покойники,
И кот, как зимний воротник,
Лежит на тёплом подоконнике.

* * *

Хорошо сидеть у камелька,
Чтоб огонь искрился и мелькал,
А когда погаснет камелёк
И мигнёт закатный уголёк,
Брось ему свои черновики —
Рыжие проснутся червяки,
Изглодают строчки дочерна,
Даже ту, что вовсе не дурна…

Ночь

Ночь, как бабушкин халат,
Греет плечи и колени.
На стене столпились тени
И испуганно дрожат.
В зеркалах сидят девчонки:
Сжаты плечи, сжаты губы.
Чёрным глазом друг на друга
Две девчонки смотрят волком.
Проходя, заржал трамвай
За окном обледенелым.
Вдруг рукой окоченелой
Ночь толкает в бок: «Вставай!»
Одурманен мозг больной,
Кофе вылился на скатерть,
И соседские объятья
Раздаются за стеной.

* * *

Целый век прожила не свой
И чужого мужа вдовой,
Всеми проклятой. Потому
Оказалась в чужом дому —
По злобе или ворожбе —
В незнакомой чёрной избе,
Где чужая видна страна
Через мутные два окна,
Где в источнике нет воды,
Налитые горчат плоды,
Колыбель грустит о ребёнке
В позаброшенной той избёнке,
Печь дымит, и сбежал домовой,
Перепуганный, сам не свой.

* * *

Хорошо, что полутемно,
Полупусто и полутяжко,
И осеннее полуокно,
И кофейная получашка.
Полудрёма-полупечаль,
Откровенность сумаполусшествия.
Это – полупогасла свеча:
Полувздор, полупроисшествие.

* * *

Читатель скажет, что мой стих
Не очень внятен,
И на полях оставит штрих
Да пару пятен
От пальцев, жирных после пиццы
Или поп-корна…
Так что ж, прикажете напиться? —
Слуга покорный.
За тёмной шторой вьётся снег
И воет ветер.
Метель безумствует в окне.
В туманном свете
Хоронят бесы домового
И слёзы льют…
Найдётся ли вернее слово
Про мой уют?

Воробей

Не жильё, а жилплощадь —
От родин до седин.

Еще от автора Елена Александровна Катишонок
Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Свет в окне

Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.


Счастливый Феликс

«Прекрасный язык. Пронзительная ясность бытия. Непрерывность рода и памяти – все то, по чему тоскует сейчас настоящий Читатель», – так отозвалась Дина Рубина о первой книге Елены Катишонок «Жили-были старик со старухой». С той поры у автора вышли еще три романа, она стала популярным писателем, лауреатом премии «Ясная Поляна», как бы отметившей «толстовский отблеск» на ее прозе. И вот в полном соответствии с яснополянской традицией, Елена Катишонок предъявляет читателю книгу малой прозы – рассказов, повести и «конспекта романа», как она сама обозначила жанр «Счастливого Феликса», от которого буквально перехватывает дыхание.


Когда уходит человек

На заре 30-х годов молодой коммерсант покупает новый дом и занимает одну из квартир. В другие вселяются офицер, красавица-артистка, два врача, антиквар, русский князь-эмигрант, учитель гимназии, нотариус… У каждого свои радости и печали, свои тайны, свой голос. В это многоголосье органично вплетается голос самого дома, а судьбы людей неожиданно и странно переплетаются, когда в маленькую республику входят советские танки, а через год — фашистские. За страшный короткий год одни жильцы пополнили ряды зэков, другие должны переселиться в гетто; третьим удается спастись ценой рискованных авантюр.


Джек, который построил дом

Действие новой семейной саги Елены Катишонок начинается в привычном автору городе, откуда простирается в разные уголки мира. Новый Свет – новый век – и попытки героев найти своё место здесь. В семье каждый решает эту задачу, замкнутый в своём одиночестве. Один погружён в работу, другой в прошлое; эмиграция не только сплачивает, но и разобщает. Когда люди расстаются, сохраняются и бережно поддерживаются только подлинные дружбы. Ян Богорад в новой стране старается «найти себя, не потеряв себя». Он приходит в гости к новому приятелю и находит… свою судьбу.


Рекомендуем почитать
Музыка на Титанике

В новый сборник стихов Евгения Клюева включено то, что было написано за годы, прошедшие после выхода поэтической книги «Зелёная земля». Писавшиеся на фоне романов «Андерманир штук» и «Translit» стихи, по собственному признанию автора, продолжали оставаться главным в его жизни.


Ямбы и блямбы

Новая книга стихов большого и всегда современного поэта, составленная им самим накануне некруглого юбилея – 77-летия. Под этими нависающими над Андреем Вознесенским «двумя топорами» собраны, возможно, самые пронзительные строки нескольких последних лет – от «дай секунду мне без обезболивающего» до «нельзя вернуть любовь и жизнь, но я артист. Я повторю».


Накануне не знаю чего

Творчество Ларисы Миллер хорошо знакомо читателям. Язык ее поэзии – чистый, песенный, полифоничный, недаром немало стихотворений положено на музыку. Словно в калейдоскопе сменяются поэтические картинки, наполненные непосредственным чувством, восторгом и благодарностью за ощущение новизны и неповторимости каждого мгновения жизни.В новую книгу Ларисы Миллер вошли стихи, ранее публиковавшиеся только в периодических изданиях.


Тьмать

В новую книгу «Тьмать» вошли произведения мэтра и новатора поэзии, созданные им за более чем полувековое творчество: от первых самых известных стихов, звучавших у памятника Маяковскому, до поэм, написанных совсем недавно. Отдельные из них впервые публикуются в этом поэтическом сборнике. В книге также представлены знаменитые видеомы мастера. По словам самого А.А.Вознесенского, это его «лучшая книга».