Порядочная женщина - [17]

– О господи, нет, со мной все в порядке, – уверила Альва. – Просто нервничаю перед свадьбой.

– Но нельзя же забывать о еде!

О еде Альва помнила всегда – во снах она видела дымящиеся пироги с мясом, жаркое с соусом, свежайшие пирожные… Чтобы, проснувшись, столкнуться с суровой реальностью в виде одного-единственного яйца или тарелки каши, слабенького кофе и ворчания Джулии:

– Зачем только этому ребенку надо было умирать?

Альва ее ругала:

– Нельзя думать только о себе, ты должна ее пожалеть.

– Что толку ее жалеть – она ведь уже мертвая. А я хочу есть. Дома все время холодно. Весь уголь уходит на папину комнату.

– Ты предпочла бы, чтобы твой больной отец замерз?

– Мы прокляты, – не унималась Джулия. – Раньше мы жили так хорошо, а теперь мне приходится спать в одной кровати с Дженни в комнате, где изо рта идет пар.

– Но ведь вдвоем спать теплее.

– У нее нос свистит. Почему все неправильно? Когда папа поправится? Он ведь не умрет, правда? Я не переживу, если он умрет. Это нечестно.

У Альвы не было сил терпеть все это еще три месяца. Она могла бы попросить Уильяма выделить ей часть средств, которые будут причитаться ей в будущем, – он, безусловно, не откажет. Но ведь она и так терзалась, оттого что выходит замуж по расчету, – просить у него помощи еще до того, как она станет ему принадлежать, было чересчур. Однако обращаться к мистеру Изнаге или дальним родственникам ей тоже не хотелось. Отцу это было бы неприятно, да ей и самой не хотелось, чтобы посторонние мужчины решали ее проблемы. Альва совершенно не походила на тех представительниц своего пола, которые предпочитали оставаться беспомощными. Знатные дамы, судьбы которых мало отличались от судьбы перышка в порывах ветра, ее не привлекали. Она сумеет помочь себе сама.

Чтобы сэкономить на угле, отец оставался в постели, окруженный грелками, подушками и стегаными одеялами. Когда Альва вошла, он лежал на левом боку (доктора сказали, что это способствует кровообращению), открыв рот, в котором на месте коренных зубов темнела пустота. Даже во сне он дышал с трудом. Альва поставила поднос на бюро и услышала, что отец проснулся.

– Любовь моя, это вы?

– Это Альва, папа, – сказала она, поворачиваясь к нему. – Я принесла вам ленч.

Он приподнялся на локте.

– Можете передать отцу, что я согласен. Я сделаю, как он велит.

– Папочка, о чем вы говорите? – Пустая бутылочка от страмониума[19] лежала на прикроватном столике. Фаулеров раствор[20] тоже закончился. Альва положила пузырьки в карман. – У вас был еще один приступ? Вам больно?

– Я уйду из права и стану работать на него в Мобиле. Если вы этого желаете. Хотя, видит бог, я не продавец.

Альва опустилась на колени у кровати.

– Папочка, я – Альва. Твоя дочь.

Она потянулась к его запястью, чтобы посчитать пульс.

Отец оттолкнул ее руку:

– Фиби, вам нельзя здесь оставаться. Уходите, пока кто-нибудь вас не увидел.

– Папа, перестаньте. Я Альва. Мама умерла. Сейчас тысяча восемьсот четвертый год…

– Уходите, прошу вас, – прошептал он. – Если моя мать увидит вас здесь, вы погибли. Пожалуйста. Уходите.

– Хорошо. – Альва с трудом сдержала слезы. Отец сильно опух, был ужасно бледным, только на щеках играл лихорадочный румянец, который тоже не предвещал ничего хорошего. Возможно, он и четырех месяцев не протянет. А может быть, и четырех дней. – Я ухожу. – Она подошла к бюро, взяла из нижнего ящика шкатулку и выбежала из комнаты.

Узкую шкатулку, обтянутую синим бархатом и украшенную изящными золотыми узорами, маман называла своей сокровищницей. В ней хранилось восемь украшений, которые сестры должны были унаследовать. Мама любила доставать их из шкатулки и аккуратно раскладывать на туалетном столике. Девочки собирались вокруг и, затаив дыхание, смотрели, как на столике один за другим появлялись короткая нитка жемчуга, три броши с самоцветами, кольцо с бриллиантом и рубином, изумрудные серьги, золотой браслет, инкрустированный опалами, и булавка для платка с эмалевым павлином. Глаз павлина был сделан из крохотного, но очень яркого бриллианта, а по хвосту рассыпаны разноцветные камушки. У каждой из сестер имелось свое любимое украшение, только Джулия никак не могла определиться с выбором. Впрочем, это было не важно – сестрам казалось, что украшения никогда им не будут принадлежать, ведь для этого они должны потерять маму, что представлялось им просто невозможным. Когда же это все-таки случилось, Армида спрятала шкатулку.

– Маман сказала, что каждая из нас получит одно украшение на свадьбу и одно – в честь рождения первенца.

Так и будет. Но сперва Альва отнесет их в ломбард и постарается выторговать за них побольше денег. Потом, как только они с Уильямом поженятся, она выкупит их, а сестрам скажет, что нечаянно упаковала украшения со своими вещами, когда готовилась к переезду. Прекрасный план.

Надев уличное платье, Альва положила шкатулку в старенькую полинявшую меховую муфту, которую носила разве что не с детства. Когда она проходила мимо гостиной, Армида поинтересовалась:

– Куда ты собралась? Там ужасная погода – мокрый снег…

– Нужно зайти в аптеку, – бросила Альва через плечо, пряча шкатулку в муфте. – У папы закончились лекарства. А потом меня наконец-то примет миссис Бьюкенен.