Портреты учителей - [59]

В свое оправдание я могу сказать, что никогда у меня не было агрессивности. Была всего лишь мгновенная защитная реакция. Все немалочисленные драки, в которых я участвовал, больше того, все бои от начала и почти до конца войны являлись только следствием этой защитной реакции.

Силовые приемы были и у моей учительницы немецкого языка Елизаветы Семеновны Долгомостевой. Она обычно оставляла меня без обеда, то есть заставляла томиться в школе после окончания уроков, а затем уводила меня к себе домой. У нее был чудесный сад, и янаучился компенсировать свое заключение плодами из этого сада, зная как и где своровать их.

Но я благодарен Елизавете Семеновне. Именно она сделала меня самым выдающимся знатоком немецкого языка в нашей роте, а может быть — даже в батальоне.

Я благодарен блестящему педагогу Михаилу Васильевичу Шорохову за вдохновенное преподавание истории.

Я благодарен преподавателю русской литературы Александру Васильевичу Иванову, который тратил на меня свободное время, протоиерейским басом читая в оригинале «Иллиаду», «Джинны» Виктора Гюго, «Сердце мое на Востоке» Киплинга (я не знал тогда, что это переведенное с иврита стихотворение Иегуды а-Леви) и многие другие шедевры мировой поэзии. Я не понимал ни древне-греческого, ни французского, ни английского. Но слышал изумительную музыку стихов — цезуры «Иллиады», построенное ромбом уникальное стихотворение Гюго и завораживающую молитву моего народа, о котором еще очень очень долго у меня не было ни малейшего представления. И потом, читая эти стихи в переводе на русский язык, подражал Александру Васильевичу, слегка распевая заворожившие меня строфы.

Я благодарен Теофилу Евменовичу Шевчуку, который открыл для меня мир украинской поэзии. Мне очень повезло. Он был не только учителем украинского языка и литературы, но и директором школы. В этом качестве он неоднократно спасал меня от некоторых разгневанных педагогов, и когда в конце учебного года решался вопрос о похвальной грамоте, предлагал педагогическому совету обратить внимание на мои успехи в учении и закрыть глаза на некоторые, скажем, шероховатости в моем поведении.

Я благодарен учителю рисования Анатолию Платоновичу Коптяеву за то, что он любил не только мои рисунки, но и меня. Правда, он постоянно напоминал мне, что мой брат Фалик, который учился у Анатолия Платоновича в реальном училище, был более послушным и воспитанным мальчиком. Анатолий Платонович считал, что я должен стать художником. Увы, не он один ошибался.

Я благодарен Борису Эльевичу Шеркеру за то, что с детства я полюбил физику, за то, что недостаточно было мне знать правило правой руки и законы Ньютона.

Я должен поблагодарить моих учителей в танковом училище — преподавателя тактики, полковника Кузмичева и преподавателя техники, лейтенанта Коваля. Может быть, и их уроки помогли мне остаться в живых.

Портретами институтских учителей, помещенными в этой книжке, не ограничен круг людей, заслуживших мою благодарность. С каким удовольствием мы вспоминаем яркие лекции патологоанатома профессора Наума Моисеевича Шинкермана. Теплый след в нашей памяти оставил профессор-терапевт Владимир Адольфович Тригер, вдумчивый врач и очень добрый человек. И если речь зашла о доброте, то как не вспомнить судебного медика доцента Александру Алексеевну Дикштейн, всеобщую любимицу нашего курса. (Надо же было донской казачке жить под такой неудобной фамилией). Я благодарен заведующему кафедрой инфекционных болезней профессору Матвею Давидовичу Пекарскому, ныне израильтянину, жителю Арада. Я благодарен ассистенту-терапевту Иосифу Ефимовичу Лифшицу, популярному иерусалимскому врачу, за дружбу, о которой постоянно напоминают мне две подаренные им картины, маслом написанные этим талантливым человеком. Я благодарен доценту-терапевту Бенциону Борисовичу Роднянскому, чей шолом-алейхемовский юмор скрашивал нашу нелегкую жизнь, и доценту-невропатологу Леониду Михайловичу Фельману, и профессору-психиатру Нине Петровне Татаренко, научившей меня гипнозу.

Я благодарен заведующему кафедрой физики доценту Морозову и ассистенту этой кафедры Нудельману, в хлопчатобумажной солдатской форме пришедшим с войны и самозабвенно преподававшим нам свой предмет. Я благодарен заведующему кафедрой акушерства и гинекологии профессору Людвигу Борисовичу Тесдору и доценту-гигиенисту Дмитрию Ивановичу Головину, ассистенту-терапевту Якову Давидовичу Кричину (Митя и Яша были добрыми и верными друзьями нашей небольшой студенческой компании, так называемого «мальчишника»). Я благодарен профессору-фармакологу Степану Петровичу Закрывыдороге, человеку, который умел быть порядочным, несмотря на все соблазны черного времени. Я благодарен заведующему кафедрой топографической анатомии доценту Николаю Петровичу Новикову, блестящие уроки которого помогли мне стать специалистом. Я даже ощущаю определенную неловкость за то, что его портрет не помещен в этой книге.

На моем врачебном пути я был одарен дружбой выдающихся ортопедов-травматологов. Один из них московский профессор Аркадий Владимирович Каплан. Представляю себе его состояние, когда в монографии «Повреждения костей и суставов», изданной в 1979 году, он должен был вместо меня, автора нового метода лечения, назвать другого ученого, слава Богу, хоть хорошего человека. А что он мог предпринять? Не издавать монографии? Не описать уже применяемый в медицине метод? Ведь он не имел права упомянуть фамилию врача, уехавшего в Израиль, фамилию человека, которая стала непроизносимой в Советском Союзе.