Портреты учителей - [4]

Вот, пожалуй, и все, что я знал о своих предках до того, как мой племянник, Миша Дейген, названный так в честь своего прадеда Мойше, рассказал мне, что у его отца, моего брата Фалика, хранится родословная фамилии Дегенов.

Миша был старше меня, своего дяди, на шесть лет. Дело в том, что мой отец, овдовев, женился на влюбившейся в него девушке всего лишь на тридцать шесть лет моложе его.

Это была моя мама. И доктор Фиш, и его жена Аделя, и многие другие рассказывали мне, что она была не единственной девушкой, влюбившейся в моего отца, уже очень немолодого человека.

Брат Фалик и сестра Бетя были детьми моего отца от первого брака. С Мишей я сдружился после войны, когда несколько сгладилась разница в возрасте. Фалик всегда любил меня, но брата я почувствовал в нем только после начала «дела врачей». К этому времени Миша и я были не просто родственниками и друзьями. Было еще нечто неопределимое, нечто из области парапсихологии, что очень часто делало нас буквально единым существом.

Фалик хранил родословную в глубоком подполье. Он тщательно скрывал даже то, что окончил Тулузский политехнический институт. В Советском Союзе было небезопасно слыть специалистом с иностранным образованием. Кроме того, в Советском Союзе было неуютно носить имя Фалик. Поэтому Фалик сын Ахиэзера стал Федором Александровичем. Я тоже не был Ионом Ахиэзеровичем, но только потому, что Ахиэзер сын Мойше значился Лазарем Моисеевичем.

Фалик прятал родословную даже от меня. Вероятно, в связи с тем, что наши беседы на политические темы обычно кончались его крайним раздражением. Когда он возмущенно восклицал: «Ты просто идиот!», Миша снисходительно улыбался и говорил: «Отец, дай ему созреть». Дело в том, что Фалик называл своим именем систему и ее производные, а мне это стало понятно значительно позже.

На старом пергаменте ветвилось дерево с надписями, сделанными красивым, но непонятным еврейским шрифтом. Только в самом низу из одной точки исходили четырнадцать ветвей с надписями на русском языке. Такие же красивые надписи я видел на чертежах Фалика. Кроме Ахиэзера и Нусна было еще двенадцать незнакомых мне имен: Гитл-Лея, Эли, Ривка и другие.

Кажется, все они порвали связь с отцом, когда он совершил более чем легкомысленный по их понятию поступок — женился на девушке, на тридцать шесть лет моложе его. Только Нусн остался верным своему любимому брату. После смерти отца никто из его многочисленной родни не поддерживал с нами связи. Остракизм распространился, повидимому, и на Фалика. От Ахиэзера ответвлялись Фалик, Бетя и Ион, от Нусна — Йосеф, Аншл, Сарра, Яков, Моше, Хаим и Ривка.

Так я узнал, что в Израиле, кроме сестры Бети, у меня есть еще семь двоюродных братьев и сестер. Фалик рассказал, как отец еще до моего рождения снаряжал в Палестину большую семью брата.

— Счастливые люди, — мечтательно произнес Фалик. Но никакой связи со счастливыми людьми, даже с любимой сестрой Бетей не было ни у него, мечтавшего об Израиле, ни у меня, имевшего смутное представление о еврейской истории и о еврейском государстве.

Мише и мне более интересными были постепенно сужающиеся кверху ветви родословной. Дед Мойше был сыном и внуком краснодеревщиков. А прадед деда был последним оружейником в длинном ряду оружейников Дегенов. Он еще ковал оружие для польского графа во времена Калиевщины в шестидесятых годах XVIII века. Его отца-оружейника местный граф привез из Германии. В Нойсе жило несколько поколений оружейников Дегенов, но фамилия первого из них еще была Дехан (или Дахан?), как и всех амстердамских оружейников Дехан и их родоначальника, с одним сыном приехавшего из Толедо в 1492 году. Были ли у него еще дети? Если были, почему они не оказались в Амстердаме? Родословная не отвечала на эти вопросы нашей горькой истории.

Когда мои предки поселились на Иберийском полуострове? После разрушения Первого храма? Пришли ли они туда вместе с римлянами задолго до готов? Поселились ли в Испании во время завоевания ее арабами? В любом случае евреи жили в Толедо еще до Реконквисты, следствием которой явилось их изгнание. Производство оружия стало традиционным ремеслом нашего рода. Это было не просто ремесло. На клинке из вороненой дамаскской стали гравировался утонченный узор или рисунок. В образовавшиеся канавки вчеканивалась золотая проволока. Ремесло становилось искусством. Изделие снова подвергалось термической обработке и вновь полировалось. Такая технология, известная под названием дамаскской, сохранилась в Толедо до наших дней. (Спустя много лет после первого знакомства с родословной в память о моих предках я купил в Толедо ятаган, инкрустирований золотом. Сталь клинка, увы, не дамаскская. Секрет ее изготовления был утерян с изгнанием евреев из Испании).

Прямая линия Дехан из Толедо через Амстердам до Нойсе продолжалась более полутора веков. В 1659 году родился Дехан, изменивший фамилию на Деген. Возможно, причиной нового звучания старой еврейской фамилии было то, что в мастерских моего предка изготовлялись шпаги? Ведь шпага по-немецки — der Degen. Это всего лишь предположение.

В конце XYII века старший из трех сыновей оружейника Дегена обосновался в Динайвароше, второй уехал во Францию (и там сразу обрывается ветвь), третий остался в Нойсе. Один из двух его сыновей был привезен на Украину польским графом. Почему Дегены на Подолье перестали быть оружейниками? То ли они стали убежденными пацифистами, то ли решили, что не дело евреев ковать оружие для поляков и украинцев, то ли была еще какая-то причина?