Портреты - [36]

Война. Офицер Гольдберг в военно-морской авиации. Я в это время был в Перми – работал в Управлении высоковольтных сетей но шахматы не оставил, писал примечания к партиям матч-турнира 1941 года; подумывал о матче с Алехиным – ведь переговоры о матче могли возобновиться после войны. На кого из друзей можно было бы рассчитывать в этом трудном деле? И решил я просить помощи у Рагозина, Рохлина и Гольдберга.

Жили мы (6 человек в одной комнате) в общежитии Театра им. Кирова, на сцене которого выступала моя жена. Как-то вечером стук в дверь, и… появляется офицер Гольдберг!

Он приехал проведать свою жену – она работала в одном из местных госпиталей. Поговорил я с Гришей о матче на первенство мира. Мой собеседник только руками развел: «Что можно сделать – война…»

Война кончилась, Гольдберг работал в одной московской строительной организации. Вскоре он возглавил шахматную работу в ДСО «Труд». Перед матч-реваншем на первенство мира с В. Смысловым (1958) я предложил ему быть моим секундантом, и Гриша охотно согласился.

Во время матча я понял, где Гриша был поистине силен как шахматный мастер. Он блестяще знал и анализировал эндшпиль. При анализе неоконченных партий в эндшпиле он оказал мне неоценимую поддержку.

Один раз мы с ним, правда, опозорились – речь идет о 15-й партии. Отложена она была в выигранной позиции, перевес в матче должен был составить 5 очков, и мы «демобилизовались». Во время доигрывания я сначала растерялся, а затем забыл о контроле и просрочил время. Здесь выяснилось, как велика Гришкина дружба – он был в отчаянии.

Работать с ним было легко – помогала его жизнерадостность. В трудный момент он отпускал меткое словцо, мы покатывались со смеху, и утомление отступало.

В 1963 году Гольдберг организовал в «Труде» всероссийскую детскую шахматную школу и уговорил меня встречаться с ребятами 3-4 раза в год. В Москву на занятия являлись Карпов, Балашов, Рашковский, Тимощенко и другие. Результаты школа дала неплохие, и Гриша торжествовал. В 1969 году занятия возобновились, и хотя состав мальчиков оказался менее удачным, но успехи девочек превзошли все ожидания.

Гольдберг любил помогать другим и старался делать это незаметно. Так, в 1959 году неожиданно я узнаю о решении Моссовета обменять мне квартиру. Выяснилось, что хлопотал Гриша. Он видел как трудно было во время соревнований – окна прежней квартиры выходили на трассу. Перебрался жить я в тихое место.

Последнее живое шахматное дело, совершенное Гольдбергом, – организация высшего шахматного образования; можно не сомневаться, что другой бы это не осилил. Надо было не только добиться согласия на новое дело руководителей физкультурного образования но и убедить молодых людей и девушек стать образованными шахматными профессионалами.

Гриша из года в год искал по стране талантливых абитуриентов дрался за увеличение численности приема студентов на шахматную специализацию и по праву гордился успехами своих питомцев. Имена гроссмейстера Балашова, мастеров Чехова, Ахшарумовой и Зайцевой всем известны. Воспитал Гольдберг и ряд талантливых шахматных организаторов.

Гольдберг много ездил по Советскому Союзу. Его лекции выслушивались с огромным вниманием – мало что сейчас знают об истории советских шахмат периода 20-60-х годов. Гольдберг зачитывал на лекциях выдержки из документов и публикаций того времени. Слушателям было ясно – лектор не фантазировал!

Последние годы тяжелая болезнь одолевала Гольдберга – все чаще он жаловался на сердце. 1 декабря прошлого года он провел рабочий день в Институте физкультуры среди своих студентов, приехал домой и почувствовал себя плохо. Большого шахматного энтузиаста не стало…

Борис ЮРЬЕВ

Памяти старого шахматиста

Познакомились мы зимой 1925 года. С виду он был рубаха-парень, весьма жизнерадостный держал себя несколько вызывающе – казалось, что бравирует своей простонародностью. Внешность соответствовала поведению: неряшливо одетый (как впрочем, многие в то время), коренастый, лицо грубоватое, альбинос, рост невелик. Любил играть «блиц», как тогда говорили «со звоном», то есть с прибаутками и шутками. С удивлением я узнал, что Боря Юрьев – студент электротехнического института. В молодости Борис Борисович любил озорничать, его живой нрав проявлялся и в психологических трюках. Так, играя в одной из групп полуфинала чемпионата Ленинграда 1926 года (Я. Рохлин организатор этого соревнования, собрал несколько десятков участников), Юрьев на партию с Симховичем (известным проблемистом) явился… в нетрезвом виде. Противник обрадовался: его задача облегчалась – бороться черными с сильным партнером не так-то просто… Играл Симхович и ждал, когда белые что-нибудь подставят. И вот наконец «зевок» фигуры; она немедленно была взята.

Но тут-то и выяснилось, что Борис Юрьев был совершенно трезв; спектакль закончился – Симхович попался в ловушку, фигура отыграна при превосходной позиции, и партия доведена до победного конца.

Главным судьей (тогда он назывался председателем турнирного комитета) был профессор Б.М. Коялович, один из сильнейших шахматистов дореволюционного Петербурга. Тщетно апеллировал к нему Симхович. «Если вы сели за доску с пьяным партнером в надежде на легкую победу, то по какому праву вы хотите опротестовать результат партии?» – недоумевал Борис Михайлович…