Портрет - [4]

Вынул Коська из-за пазухи портрет, протянул бородатому:

- Нате.

А тот будто уж и забыл, о чем договаривались.

- А, - говорит, - карточка! Ладно, положи ее куда-нибудь. Вон на подоконник.

Потом говорит:

- Ну, давай присаживайся. Сейчас мы с тобой шамать будем.

Поглядел на него Коська - смеется бородатый. "Что ж ты, - думает, надо мной измываешься, бородатое пугало! Брать, так бери сразу".

А тот опять смеется и говорит:

- Садись, садись, не стесняйся.

Сел тогда Коська. Бородатый перед ним тарелку поставил, ножик и вилку положил. Потом говорит:

- Ты посиди минутку, ладно? А я пойду смастерю чего-нибудь.

"Знаю, - думает Коська, - чего ты смастеришь. Лягавить пошел".

Как вышел бородатый, Коська вилку и ножик в карман, тарелку за пазуху и шасть к окну. На подоконник залез, хотел в сад прыгать, да неловко локтем стекло задел, зазвенело оно, полетели осколки в стороны. Охнуть Коська не успел - цап его кто-то за ногу. Оглянулся - бородатый стоит. Смеется опять.

- Ты что же это? - спрашивает. - А? Куда же это ты собрался?

Не выдержал Коська, с подоконника на пол скатился и заревел благим матом. Думал - бить его сейчас бородатый будет. Съежился весь. А тот на корточки рядом с Коськой присел и ладошкой лохматую Коськину голову гладить стал.

- Что с тобой? - спрашивает. - Эй, парень! Да что с тобой? Зачем плачешь?

А Коська не слушает - воет, как дворняжка голодная. Не разберешь, что и говорит:

- С голоду я украл. Не вор я... Ремешок сам свалился.

- Какой ремешок?

А Коська:

- А-а-а... У-у-у...

Схватил его бородатый за шкирку, тряхнул как следует, на ноги поставил.

- А ну, хватит! Довольно! Не люблю я плаксивых.

Перестал тогда Коська реветь.

- Ты чего испугался? - спрашивает бородатый. - Зачем в окно полез?

- Думал, вы мильтона звать пошли.

- Эх, чумичка! Мильтона звать! Нет, брат. Ошибаешься. Я, брат, не такой.

Посмотрел бородатый на стол.

- Ох, - говорит, - а тарелку-то я забыл. Погоди, сейчас принесу.

Только вышел - Коська тарелку из-за пазухи, ножик и вилку - из кармана - и все на старое место, на стол. Не успел положить - бородатый входит. В одной руке сковородка горячая, в другой - тарелка с хлебом и вилка с ножиком. На стол бородатый посмотрел и будто не заметил ничего.

- Ну, садись, - говорит, - будем яичницу есть.

Себе шматочек оставил, а Коське полную тарелку наворотил. Задохнулся Коська от одного запаха. Подцепил на вилку кусок и чуть язык не проглотил. Вот так яичница! С помидорами, с салом, с луком зеленым. Коська такую яичницу только дома, в деревне, едал, когда маленький был. С тех пор и не пробовал.

Ест, торопится, а сам думает: "Нехорошо, надо бы потише есть". Стыдно ему - по-человечески есть разучился... А бородатый смотрит, смеется.

- Ешь, ешь, - говорит. - У тебя, брат, небось в животе черти пляшут?

Коське уж не страшно. Слезы высохли. Сам посмеивается.

- Пляшут, - отвечает. - Еще как.

- Ну и шамай, брат. А зовут-то тебя как?

- Коська.

- Во, брат! Удивительно. И меня тоже, представь себе, Коськой зовут.

Смешно Коське. Такой дяденька и вдруг тоже Коська.

- Зовут меня дядя Костя, а прозвище мое Борода. В Сибири меня так прозвали. Знаешь ты, где Сибирь помещается?

- Знаю, - говорит Коська. - Это куда жуликов посылают.

- Нет, брат. Туда не только жуликов... Я, брат, сам в этой Сибири двенадцать лет отгрохал.

Рассказал Коське, как он в царское время в Сибирь на каторгу попал. За политику. Потому что он коммунист был, партийный.

Потом Коську расспрашивал. Кто он, откуда, где родителей потерял. Коська все честно рассказал. Ему скрывать нечего: матку сыпняк угробил, а батьке ногу немец шашкой отрубил. Приехал он в деревню, пожил месяца полтора и помер. Кровь потому что спортилась.

И про Сашу рассказал. Как жалела она его, вместо матери была, последний кусок отдавала. А потом и сама свалилась. Голодно потому что стало в деревне. Вот он, Коська, и пошел тогда по миру, куда глаза глядят...

Слушал Коську бородатый, не улыбался. Только вилкой по столу постукивал, головой качал да приговаривал:

- Ты ешь, брат, ешь.

А Коська разошелся. Дядей Костей стал бородатого называть.

Потом чай пили. А потом бородатый гитару со стены снял и пел хриплым голосом:

Лишь только в Сибири займется заря,

А в деревне народ пробуждается,

На этапном дворе слышен звон кандалов,

Это партия в путь собирается.

А портрет так на подоконнике и лежал. И за весь вечер бородатый о нем ни одного слова не сказал.

Уж небо вызвездило, когда уходил Коська. Бородатый ему, когда прощался, три рубля в руку сунул.

- На, - говорит, - возьми. Должен я тебе.

Взял Коська, подумал и назад деньги подает.

- Нет, - говорит. - Я у вас стекло выдавил.

- Глупости, брат. Ты завтра приходи, мы с тобой вместе его обратно вдавим. Идет?

- Идет.

- Ну, прощай.

- Прощайте, дядя Костя Борода!

Вышел Коська. Темно на улице, а Коське кажется, что светло. Петь хочется.

Идет Коська по улице и хриплым голосом поет:

На этапном дворе слышен звон кандалов...

А как дальше, и не вспомнить... Забыл.

Плохо спалось Коське в эту ночь. Кряхтел, ворочался, не мог дождаться, пока утро настанет. Еще дождик, как назло, всю ночь бубнил. И ветер дул. И фонарь качался и скрипел над Коськиной головой.