Портрет министра в контексте смутного времени: Сергей Степашин - [40]

В конце концов штурвал взял на себя губернатор области Чуб.

Неразбериха, безответственность, откровенное предательство…

Переговоры были поручены постороннему человеку — доверенному лицу бывшего министра иностранных дел Козырева — Валентине Петренко. Эта дама, непонятно кем назначенная для ведения переговоров, стала вмешиваться в работу штаба, подыгрывая террористам, диктовать условия участникам операции, а в конце концов, не задумываясь, что все ее переговоры под контролем, просто стала сдавать информацию. Контролеры не поверили своим ушам, когда она сообщила бандитам, что с ними вел переговоры не государственный чиновник, а командир группы «Альфа» генерал Геннадий Зайцев, что уже готовится штурм вертолета и их ликвидация… Это было больше чем предательство.

Три тревожных дня показали всю порочность подобных валюнтаристских реорганизаций, но уроком не стали…

5 января 1994 год кончились ожидания. Президент, скорее всего чуть остывший и трезво взглянувший на ситуацию, подписал Положение о ФСК. В течение трех месяцев путем переаттестации должен был быть переназначен весь руководящий состав. Безусловно, это носило на первый взгляд косметический характер. Наиболее одиозные личности давно покинули стены Лубянки, а потому сама переаттестация прошла без сенсаций. Практически все остались на своих местах, за исключением тех, кто сам написал рапорт об увольнении. Таких было много. Людям просто надоели эти эксперименты. Надоело самодурство вождей и их прихлебателей в Кремле. Для них было ясно, что президент просто не даст никому на Лубянке нормально работать, потому что безопасность России для него пустой звук… Как человек, не прослуживший в армии ни дня, он любил принимать доклады военачальников, любил себя называть Верховным главнокомандующим, но делать что-то во благо своей армии и своих спецслужб не хотел. И чекисты это знали.

Для многих переаттестация была серьезным испытанием. Люди почувствовали угрозу… Сколько сил и энергии пришлось затратить и самому Степашину, и начальнику Управления кадров, чтобы успокоить людей, сегодня даже трудно себе представить. Им верили и не верили. Сомневались в их силах. Многим казалось, что все уже предопределено, что все уже решено, а сама аттестационная комиссия имеет исключительно декоративный характер.

Так считали те, кто отчаялся биться головой о кремлевскую стену.

Среди тех, кто не дожил на своей должности до окончания аттестации, был и сам Николай Михайлович Галушко. Октябрьские события напомнили о себе. В феврале 1994 года Государственная дума приняла Закон об амнистии участников октябрьских событий. Генеральный прокурор Алексей Казанник выполнил это решение точно и в срок. Он лично позвонил начальнику Лефортовского следственного изолятора и отдал распоряжение — арестованных освободить. Ни Галушко, никто другой не могли отменить закон. Узники оказались на свободе. На «свободе» оказались и исполнители воли закона — А. Казанник и Н. Галушко.

Узнавший об освобождении «октябрят», как называли участников тех событий в Кремле, Ельцин устроил директору ФСК форменный разнос. После таких слов президента остается один выход — отставка. Но рапорт Николая Галушко не успел дойти до Кремля, как на Лубянку привезли указ. Он был написан в очень жестких формулировках, которые были скорректированы при участии Юрия Батурина — помощника президента по национальной безопасности.

В течение нескольких дней после отставки Галушко Степашин исполнял обязанности директора ФСК. Указа о назначении не было, и потому он выполнял эти обязанности по должности первого зама. Накануне заседания Совета безопасности ему позвонил помощник президента Ильюшин и поздравил с днем рождения. После обмена любезностями Степашин спросил, кто будет представлять завтра на совещании ФСК. Тот сказал, что завтра будет ясно.

Неопределенность в очередной раз создала напряженность в руководстве конторы. Отставка Галушко никого не удивила. Еще на стадии его назначения многие были обескуражены этим решением президента. Галушко как человек старой системы с трудом приспосабливался к новым задачам и новым подходам, тем паче, что некоторые носили, мягко говоря, не очень правовой характер. Кто-кто, а Галушко знал, что отступление закона от человеческих принципов могло настигнуть посягнувших на них через годы. Пример Чаушеску, Хонеккера, Пиночета, не говоря уже о судьбах руководителей ВЧК — ОГПУ — НКВД. От великого до смешного один шаг только у французов. В России величие часто сменяется сначала уголовным делом, а потом презрением и забвением.

А зная это, он мучился, осознавая себя заложником. Заложником президента. Скорее всего, понимал это и Ельцин, сделав тогда Николая Галушко лицом переходного периода.

В принципе все привыкли к таким поворотам, но многие определяли свою дальнейшую судьбу в зависимости от того, кто будет главой Лубянки. Слухи ходили разные. Шел разговор и о том, что придет кто-то со стороны, что может возглавить службу шеф столичного управления Евгений Савостьянов. Знавшие его близко, видели в нем разумного человека. Те, кто наблюдал за ним со стороны, за два года так и не смогли смириться с его демократическими взглядами, смелостью суждений и неординарностью подходов. Впрочем, все было относительно. Даже к своим противникам он относился с сочувствием, демонстрируя приязнь и незлопамятность.