Портрет мафии крупным планом - [3]

– Все равно, как-то это… слишком осторожно, – пожал плечами Артюхов. – Писать картину украдкой, хранить среди старых вещей…

– Я ведь только о вас забочусь! – воскликнул Сорокин. – Обещайте хотя бы, что не будете трубить об этой вашей работе на каждом углу! Проявите хотя бы минимальную осторожность!

– Ладно, ладно, проявлю, – нехотя буркнул тот. – Не буду лезть на рожон.

– Вот этого я и хотел! Чтобы вы не лезли на рожон, – улыбнулся Борис Игоревич. – Ну, я побежал, а то жена ругаться будет. До свидания, Григорий Алексеевич! – И поспешил к выходу.

Артюхов проводил гостя, вернулся в мастерскую. Остановился перед картиной «Делёж» и некоторое время задумчиво смотрел на нее. Надо же, как всполошился его бедный друг при виде этой работы! Неужели картина может быть так опасна? Он почувствовал, как сердце его наполняется гордостью. Значит, его кисть тоже может служить оружием в борьбе со злом! Со всякой нечистью, засевшей во власти. И он, Григорий Артюхов, будет участвовать в этой борьбе. Надо поскорее закончить картину и организовать ее показ в Москве. Это можно будет сделать через Козлова – у него есть связи с московскими галеристами. Выставить «Делёж», заодно показать несколько прежних работ похожей направленности. Это будет настоящий гражданский поступок! Да, картину надо закончить…

Григорий Алексеевич относился к числу «жаворонков», людей утра, и не любил работать по ночам. Но сейчас, охваченный творческим воодушевлением, почувствовал желание взяться за кисть.

Надел халат, подошел к мольберту… Да, третий человек… Чтобы написать его лицо, ему не нужно было иметь перед глазами фото. Он и так его хорошо запомнил, когда недавно присутствовал на приеме в правительстве области. Внешне оно выглядело благообразным, полным достоинства. Но, по сути, – это лицо хищника. Да, что-то звериное… Как же это передать…

Он задумался. Окружающая действительность перестала для него существовать, поэтому и не услышал, как позади него раздался какой-то звук – словно скрипнула, отворяясь, дверь мастерской. Не услышал шороха шагов… Только когда за его спиной прошелестел рассекаемый сталью воздух, художник обернулся. Поздно, слишком поздно! Стальная труба обрушилась на голову Григория Артюхова. Он пошатнулся, его колени подломились. Кровь из рассеченной головы хлынула на грудь, брызги попали на кисть, которую он все еще сжимал в руке. И тут убийца нанес второй удар, еще сильнее первого.

Артюхов упал возле мольберта. Падая, он взмахнул рукой и мазнул кистью подрамник, на который было натянуто полотно, прошелся и по самой картине. Попытался встать, но из этого ничего не получилось. По телу прошла судорога, и он замер в неподвижности на полу.

Убийца наклонился над телом, рукой, затянутой в перчатку, потрогал сонную артерию. Пульс отсутствовал, Артюхов был мертв. Тогда он отбросил железную трубу и достал из кармана нож…

Глава 2

Вначале Гуров не придал особого значения тому факту, что его внезапно вызвали к начальнику Управления. Подумал, что речь идет о рутинном контроле над ходом расследования дел, которые он вел в настоящий момент. Однако, войдя в кабинет, он заметил, что генерал Орлов находится в особо сумрачном настроении. Такое случалось, когда ему звонили с самого верха и требовали бросить все силы на расследование какого-либо запутанного дела. В таких случаях генерал, как правило, обращался к помощи полковника Льва Гурова.

– Здравствуйте, товарищ генерал! – приветствовал Гуров начальника. – Вызывали?

– Вызывал, Лева, вызывал, – кивнул Орлов. – Давай, садись, поговорим…

Да, такое начало не сулило ничего хорошего. Обычно так начинались беседы, в ходе которых Гуров получал какое-либо трудное задание.

– Ты про убийство в Княжевске слышал? – спросил Орлов, сразу беря быка за рога.

– В Княжевске? – Лев наморщил лоб, вспоминая сегодняшнюю сводку. – Это там застрелили помощника прокурора?

– Нет, помощника застрелили во Владимире, – поправил его Орлов. – А в Княжевске во вторник вечером убили художника.

– Да, верно, я читал. Но… Там вроде речь идет об обычной уголовщине. Украдено несколько картин… Рядовой грабеж. И о художнике этом я впервые слышу. Мы обычно такими делами не занимаемся.

– Вот и плохо, что не занимаемся! – покачал головой генерал. – Плохо, что не интересуемся нашими мастерами кисти! Отстаем от культурного процесса.

– Так ведь у нас, Петр Николаевич, другие процессы на уме, – заметил Гуров. – Уголовные процессы, и все больше связанные с убийствами и с хищением государственных средств в особо крупных размерах…

– Конечно, это наша работа, – кивнул Орлов. – Но и о культуре нельзя забывать. Нельзя ни в коем случае! В общем, сверху нам поступило указание срочно подключиться к расследованию этого убийства.

– Но почему вдруг такой интерес? – удивился Гуров.

– Должен признаться, Лева, что я сам вначале удивился, когда принял этот звонок, – признался генерал. – Вот прямо, как ты сейчас. И я, кстати, тоже ничего не слышал о художнике Артюхове и полагал, что его смерть – не наше дело. Но мне объяснили, что я неправ. Оказывается, художник этот широко известен, в том числе за рубежом. В прессе уже поднялся шум в связи с его гибелью. Пишут, что Артюхов критически высказывался о губернаторе, о других представителях власти. И даже как-то выражал свое несогласие с властью в картинах. Как – не знаю, я его картин не видел. В общем, дело приобретает политическую окраску. Поэтому от нас требуют его быстро расследовать и поймать убийц. К тому же я сам собирался проверить работу органов дознания Княжевска. Поступали мне оттуда кое-какие сигналы…