Портрет королевского палача - [19]

Мало того, что прах члена Конвента гражданина Лепелетье погребен в Пантеоне, где мраморная плита отныне и вовеки будет оповещать досужих прохожих о преступлении моего брата. Мало того, что увенчанный лавровым венком бюст его – со знаменитым, фамильным, горбатым, «римским» носом всех Лепелетье! – установлен теперь в Конвенте, рядом с бюстом Брута, убийцы великого Цезаря. Само преступление Луи-Мишеля Лепелетье теперь запечатлено художником!

Знаменитым художником, имя которого – Жак-Луи Давид.

Я о нем много слышала раньше. Да и кто из образованных людей не слышал о внуке знаменитого Франсуа Буше? Этот внук презирал творения своего великого, блистательного, сентиментального, ироничного, искрометного деда, однако пользовался его поддержкой, деньгами, связями. Охаивая и огульно отрицая все, что написано Буше, он тем не менее с помощью деда сделался придворным живописцем старого короля Людовика XV.

Как-то раз я видела Давида. Некрасивый, маленький, с выбитыми в детстве передними зубами, он напоминал злобного, сварливого карлика! Однако в картинах своих он следовал классическим образцам.

Этнографические подробности Давид воспроизводил с бесподобной точностью. Колонны на его картинах непременно срисованы с натуры. Складки одеяний заложены совершенно так, как складки на мраморных одеждах римских статуй. И профили Горациев и мертвого Гектора совершенно таковы, как у Цезаря, Марка Аврелия или Тибулла! Он очень хорошо умел копировать, этот Давид.

Общество с ума сходило от его картин. На пике своей популярности он написал картину «Смерть Сократа»… и на долгое время это клише, «Смерть кого-нибудь», станет его излюбленной темой!

Когда монархия пала и на развалинах ее воцарилась республика, Давид по-прежнему остался первым живописцем страны. Заказы короля сменились заказами Конституционной ассамблеи. Он перестал быть королевским живописцем, а стал живописцем Конвента.

29 марта сего года Давид торжественно передал в дар Конвенту только что оконченную картину под названием «Смерть Лепелетье».

Граф Луи-Мишель Лепелетье де Фор де Сан-Фаржо лежит полуобнаженным на высоко приподнятых подушках смертного ложа. Черты его спокойно-скорбного лица и формы тела героизированы и облагорожены – как это принято в античном искусстве. Из зияющей раны на боку струится кровь. Справа на стене изображена шпага, пронзающая листок бумаги с подлыми словами, произнесенными моим братом на суде над королем Франции: «Я голосую за смерть тирана».

Мало того, что существует картина! Она еще и скопирована в гравюре художником Тардье, отпечатана и раздается народу бесплатно! Сотни, тысячи свидетельств предательства, содеянного одним из Лепелетье! Эта гравюра лежит сейчас передо мной. Я могу скомкать ее, разорвать на тысячу клочков, могу сжечь в камине или зарыть в землю – но останется картина! Клеймо на имени нашего рода поставлено.

Боже мой… как же мне теперь исполнить последнюю волю отца и скрыть позор семьи от будущих поколений Лепелетье?..

Наши дни, Париж. Валентина Макарова

– Слушай, а мы с тобой смогли бы родить ребенка? – напористо спрашивает он и стискивает мою руку в своем очень даже немаленьком кулаке.

Признаюсь, я немало озадачена тем, как ретиво мой новый друг берет быка за рога. Мне известно лишь, что его зовут Бенедикт Нанкет, а он знает, что мое имя Валентина. Это нам заранее, еще перед встречей, сообщила Николь – «сватья баба Бабариха», которая немедленно взяла меня в оборот, как только увидела в аэропорту.

Да, принимает меня в Париже не Лера, а Николь Брюн-Понизовская. Лера с мужем срочно улетели куда-то в Марокко, где у этого самого мужа погиб в аварии кузен. Она пыталась предупредить меня, но не дозвонилась – я уже летела из Нижнего, – а потому Николь, которая должна была просто встретиться со мной в своем агентстве и свести с «женихами», встретила меня в аэропорту Шарль де Голль, потом привезла к себе домой. Муж Николь задержался по делам в Москве (у него тоже огромное брачное агентство), так что в миленькой квартирке на улице Друо нас трое, включая Шанталь.

Нижегородский крокодил пришелся весьма кстати, Шанталь, классная девятимесячная деваха с четырьмя зубами, светлыми волосенками и очень серьезными серыми глазами, влюбилась в него с первого взгляда и нянчится с ним так же, как нянчилась моя Лелька. Если Шанталь не обегает квартиру на четвереньках (со страшной скоростью, громко стуча по полу голыми «мозолистыми» коленками), не спит в обнимку с розовой плюшевой кошкой (это подарок Леры: кошка совершенно совковая, их у нас в Нижнем делают, но трудно представить игрушку уютней, чем эта!), если не ест, увлеченно приговаривая «дабн-дабн» (не знаю, что это означает, это не русский и не французский, это какой-то свой, особенный язык!), – то, значит, возится с крокодилом.

Честно признаюсь: я не показала малявке кнопочку, которая заставляет крокодила петь «Голубой вагон». Еще свежи воспоминая, от которых меня дрожь бьет. Наверное, я кажусь Николь девушкой со странностями. Однако она неизменно мила, приветлива, терпелива со мной – и полна решимости «устроить мое счастье». Честное слово, это ее собственные слова!