Портрет дьявола - [107]

Похоже, это было то, что они искали; и мистер Грин по возвращении тотчас признал, что на гравюре изображен именно Эннингли-холл.

Вильямс, разумеется, не удержался от вопроса:

— А известно ли вам, Грин, что за человек здесь изображен?

— Право, не знаю, Вильямс. Когда я впервые там побывал, еще до приезда сюда, тамошние жители поговаривали, что старый Фрэнсис не терпел браконьеров: кого в этом заподозрит, тех при первом удобном случае изгонял за пределы своих владений — и таким образом постепенно избавился от всех, кроме одного. В те времена землевладельцы творили такое, о чем теперь и помыслить не смеют. Уцелевший браконьер был — а в наших краях подобное случалось нередко — последним обломком старинного знатного рода. Вроде бы это семейство даже владело в свое время усадьбой Эннингли. Подобный случай, помнится, был и у меня в приходе.

— Что? Совсем как персонаж «Тэсс из рода д’Эрбервиллей»?^{146} — вставил реплику Вильямс.

— Смею сказать, да; впрочем, я эту книгу так и не осилил. Так или иначе, этот молодец мог похвастаться длинным рядом надгробий своих предков в местной церкви; неудивительно, что он был малость недоволен жизнью. Говорили, будто Фрэнсис никак не может до него добраться: парень ходил по грани закона, но не преступал ее — пока однажды ночью егеря не застигли его в лесу, на самой окраине имения. Могу даже показать вам, где это было: на границе с землей, которая когда-то принадлежала моему дядюшке. Понятно, миром дело не кончилось, и этот человек, Годи — да-да, его звали именно так: Годи — я знал, что вспомню — Годи! — так вот, он, бедняга, имел несчастье застрелить одного из егерей. Фрэнсису только того и было нужно. Состоялся суд присяжных — вы только представьте, что это был за суд в те времена, — и бедного Годи немедля вздернули; мне показали, где он похоронен — к северу от церкви. Вы же знаете обычаи тех мест: всех, кто был повешен или сам наложил на себя руки, хоронят именно таким образом.^{147} В округе предполагали, что какой-то приятель Годи (не родственник — у него, у бедолаги, последнего в роду, spes ultima gentis, таковых не было), — так вот, кто-то из дружков Годи замыслил похитить сына Фрэнсиса и тем самым положить конец и его роду. Не знаю, по уму ли такое эссекскому браконьеру… Но сейчас мне сдается, что, скорее всего, это было делом рук самого Годи. Ух! Даже думать об этом боюсь! Давай-ка, Вильямс, выпьем виски — еще по стаканчику!

Эту историю Вильямс изложил Деннистону, а тот — смешанной компании, в которую входил и я, а также известный саддукей, профессор офиологии.^{148} К сожалению, когда спросили, что он об этом думает, ответом было: «О, эти бриджфордцы^{149} чего вам только не порасскажут», — суждение, сразу получившее оценку, каковой оно и заслуживало.

Остается только добавить, что гравюра находится ныне в Эшлианском музее; что ее — совершенно безрезультатно — подвергли анализу, дабы установить наличие симпатических чернил; что мистер Бритнелл не знал о ней ничего, кроме того, что это — диковинка; и наконец, что, хотя за меццо-тинто велось пристальное наблюдение, никаких изменений в нем более не обнаружили.

ДЖЕЙМС ХЬЮМ НИСБЕТ (James Hume Nisbet, 1849–1923)

Шотландско-австралийский писатель, художник, преподаватель и актер Джеймс Хьюм Нисбет родился в древнем городке Стерлинге на востоке центральной Шотландии. Получив домашнее художественное образование, он в 1865 г., ища новых жизненных впечатлений, отправился в Австралию, где провел семь лет, деля время между учебой, работой (в том числе актерской игрой в мельбурнском Королевском театре в 1868 г.) и путешествиями по восточной части континента, а также по Новой Зеландии, Тасмании и другим островам Южного полушария. По возвращении в 1872 г. в Великобританию Нисбет около года обучался технике рисунка и живописи, копируя работы старых мастеров из коллекций лондонской Национальной галереи и Музея Южного Кенсингтона. В конце 1873 г. он вернулся в Шотландию и некоторое время работал художником-декоратором в Эдинбурге; в 1875 г. женился на дочери шотландского скульптора Эндрю Карри, вскоре родившей ему двух дочерей, которые впоследствии также стали художницами. В 1878–1885 гг. Нисбет служил учителем рисования в школе искусств при эдинбургском Институте Уатта, одновременно продолжая заниматься масляной и акварельной живописью. Его работы выставлялись в Королевской шотландской академии, однако пренебрежительное отношение к молодым художникам, проявляемое этой влиятельной организацией, вынудило Нисбета прекратить профессиональные контакты с нею. В целом на поприще живописца он не преуспел, о чем с горечью писал в книге «Где начинается искусство» (1892).

Литературная деятельность Нисбета, которой он активно занялся в 1880-е гг., оказалась более успешной. В 1886 г. по контракту с издательской фирмой «Касселл и К°» он вновь посетил Австралию и Новую Гвинею, а в 1887–1889 гг. опубликовал по итогам поездки серию страноведческих очерков и статей в касселловском альманахе «Живописная Австралазия». В 1887 г. Нисбет переехал с семьей в Лондон, где вскоре были изданы его первые романы — «Земля цветущих гибискусов» (1888) и «Восемь колоколов» (1889), посвященные Новой Гвинее и с необычной для того времени симпатией живописующие папуасов и их культуру. За ними последовали полуавтобиографический роман с элементами фантастики «Эвкалипты: Повесть о двух мирах» (1890) и травелог «Колониальный бродяга» (1891). В последующие полтора десятилетия из-под пера Нисбета вышло свыше сорока романов, сенсационно-авантюрных, детективных и псевдоисторических, б