Портрет дамы - [20]

— Как и прежде, просто наблюдай. Посмотри, кто там будет, и как эти люди будут себя вести. Если заметишь что-нибудь странное, расскажешь мне.

— Я сделаю все возможное…

Странно, почему, после его решительного отказа прошлой ночью искать виновного в смерти молодой горничной, он внезапно заинтересовался этим делом. Еще меня так и подмывало спросить, почему он солгал донне Катерине. Но, разумеется, я промолчала, прекрасно понимая, что мне, подмастерью, не следует расспрашивать учителя о его методах. Рано или поздно все выяснится. А пока я должна сдерживать свое любопытство.

И все же, я едва не прыгала от радости. Ведь учитель в ту ночь вполне мог позвать другого подмастерья, чтобы поговорить о безопасных прыжках с высоты и смерти Беланки. В самом деле, он также легко мог попросить Тито или Давида присутствовать на похоронах. Тот факт, что он поручил это мне, должен означать, что я снова буду его помощником в деле восстановления справедливости!

Тут на меня нашел приступ неуверенности. Одно дело — самостоятельно искать человека, который одним движением руки лишил несчастную Беланку жизни. Совсем другое дело — заниматься этим под началом учителя. Он будет ожидать подробного отчета обо всем, что удастся узнать, и, конечно, проявит неудовольствие, если вернусь ни с чем.

«Значит, надо заметить что-то важное», — решительно сказала я себе.

Я с нетерпением ждала урочного часа. Наконец часы на башне показали половину четвертого. Отложив минералы, которые измельчала для новой партии темперы, я тихонько сказала Константину, что должна отлучиться по приказу учителя.

Старший подмастерье ни о чем меня не спросил, знакомый с привычкой Леонардо отправлять кого-нибудь из нас с разного рода поручениями. Кроме того, никто из нас не стал бы лгать, зная, что правда все равно всплывет и добром дело не кончится. Глупо было рисковать местом в мастерской только ради того, чтобы побездельничать пару часов.

— Хорошо, — сказал Константин, — только возвращайся как можно скорее. Когда будет закончен шаблон, нам нужно будет перенести его в зал, и лишняя пара рук не помешает.

Я пообещала ему не медлить с возвращением и, переодевшись в чистую тунику, поспешно покинула мастерскую. Несколько минут спустя я была уже за городскими воротами на пути к тому самому кладбищу, где находилась семейная усыпальница герцогов Сфорца. Здесь был похоронен кузен Лодовико. Это та самая промозглая усыпальница, где я чуть было не нашла свой конец несколько месяцев назад.

Я попыталась представить, что холод, охвативший меня при этом воспоминании, — это всего лишь резкий послеполуденный ветер, приносящий прохладу летнему дню и предвещающий грозу. Даже учителю не призналась бы я в том, что мне порой снятся кошмары, в которых я снова переживаю те страшные часы, проведенные взаперти в темной гробнице с несколькими поколениями мертвых членов семьи Сфорца.

Человек, которого мы подозревали в убийстве графа, ударил меня ножом и оставил умирать в нише стены склепа. И хотя подозрения не подтвердились, он не перестал быть отпетым мерзавцем. Ведь если бы не своевременное появление Томмазо, я бы навечно осталась там. И когда мой несостоявшийся убийца встретил свой бесславный преждевременный конец, я нисколько не горевала.

Кладбище оказалось несколько дальше, чем я думала, полагаясь на воспоминания, так что пришлось ускорить шаг. И все же, когда часы пробили четыре, я еще не достигла цели. Я припустила вдоль узкой дороги, поднимая клубы пыли и мысленно костеря себя за то, что не вышла раньше. Учитель поручил мне важное задание, а я рискую все провалить!

Со скоростью, которой позавидовал бы и пес графини Пио, я пронеслась мимо ворот кладбища. Задыхаясь и вытирая потное и запылившееся лицо рукавом рубашки, я проскользнула в часовню и упала на скамью в самом дальнем углу.

Мне пришлось сощуриться и поморгать немного, прежде чем мои глаза привыкли к темноте часовни. За исключением тусклых солнечных лучей, с трудом пробивавшихся сквозь витражи, единственным источником света были потрескивающие свечи у алтаря. Поэтому одетое в саван тело Беланки, лежащее перед ним, казалось, парило над полом.

В отличие от похорон графа Феррара, эти похороны не отличались многолюдием, да и службу вел не архиепископ Миланский. На самом деле, не было даже мессы как таковой, поскольку некому было за нее заплатить. Вместо этого одетый в коричневую сутану монах бормотал молитвы на латыни над телом, а присутствующие, — судя по бедной одежде, слуги и подмастерья, — преклонив колени, повторяли за ним.

Вспомнив про свой мужской костюм, я почтительно стянула берет и опустилась на колени на каменный пол, опустив голову и сложив руки в подобие молитвы. Но сквозь опущенные ресницы я внимательно наблюдала за теми, кто пришел отдать Беланке последнюю дань уважения. Поскольку я находилась позади всех, было сложно рассмотреть выражение их лиц. Все присутствующие, за исключением двоих, были женщины, одна из которых громко рыдала.

Даже самый искусный льстец вряд ли сумел бы сделать комплимент этой женщине. Единственное, что было в ней красивого — это толстая черная коса, нетронутая сединой. В остальном она была совершенно невзрачна и ничем не привлекала внимания, кроме бурного выражения горя. Хотя она была достаточно стара, чтобы приходиться Беланке матерью, я решила, что это тоже одна из служанок. Судя по очень бедному коричневому платью и платку на голове, она занимала более низкое положение, чем покойная.