Портрет дамы с жемчугами - [42]

Тут Сёда подумал, что проявил излишнее добродушие и наивность, приняв всерьез каприз жены, встал с постели и, словно лунатик, вышел в коридор.

Все уже спали. Стояла середина октября, но в доме было по-зимнему холодно. Однако одержимый страстью Сёхэй не чувствовал холода. Крадучись, будто вор, и пошатываясь как пьяный, он шел к Рурико.

В коридоре свет был погашен. Лишь электрические лампочки на лестнице слабо освещали первый и второй этажи. Сёхэй испытывал стыд оттого, что оказался таким малодушным и не сдержал данного Рурико слова. Ведь единственное, чем он мог перед ней гордиться, была его твердая воля. Он должен был действовать искренне и в открытую, как я подобает мужчине, ибо только таким путем мог заслужить ее доверие и любовь. Все это Сёда прекрасно понимал и тем не менее собирался нарушить свое обещание. Страсть заглушила в нем голос совести.

Комната Рурико находилась на первом этаже рядом с комнатой Минако. Напротив была гостиная.

По мере приближения к комнате Рурико сердце Сёхэя билось все учащенней. Он был взволнован, как юноша, впервые поцеловавший свою возлюбленную, и, стараясь подавить в себе волнение, на цыпочках подкрадывался к заветной двери. Возле нее стоял какой-то мужчина, и, завидев его, Сёда едва не вскрикнул. По спине пробежал неприятный холодок. Сёда неподвижно застыл посреди коридора, будто пораженный электрическим током. Мужчина у двери даже не шевельнулся, хотя наверняка заметил Сёду, и стоял неподвижно, как вырезанная на двери деревянная кукла.

Сёда хотел было закричать, но здравый смысл зрелого мужчины подсказал ему, что делать этого не следует. И все же его обуяла ревность. Ведь под дверью его жены стоял мужчина! Сёда продолжал" идти по коридору.

Мужчина не двигался с места. Это производило удручающее впечатление. Но Сёхэй, поборов страх, приблизился к нему, схватил за грудь и тихо произнес:

– Кто ты?

Незнакомец по-идиотски улыбнулся, и Сёхэй узнал своего сына Кацухико. В этот момент надменный и самоуверенный Сёда почувствовал себя так, словно его ударили чем-то тяжелым по голове. В душе боролись самые противоречивые чувства. Его сын был омерзителен, но еще более гадким казался Сёда самому себе.

– Эй, что ты тут делаешь? – с тихим стоном спросил Сёхэй, обращаясь скорее к себе, чем к сыну.

Кацухико в два часа ночи торчал под дверью у Рурико, вместо того чтобы спать в своей комнате, устроенной и чисто японском стиле и расположенной на противоположном конце дома. Это внушало Сёхэю отвратительное н невыносимое для него подозрение.

– Что ты здесь делаешь? – повторил он. – Да еще в такое позднее время!

Всегда снисходительный к своему слабоумному сыну, отец почувствовал к нему острую ненависть.

– Что ты здесь делаешь, говори же!… – И Сёхэй, сверля сына глазами, толкнул его в плечо.

Но Кацухико все с тем же идиотским видом продолжал беззвучно смеяться, словно издевался над отцом, совершившим постыдный поступок. Боясь разбудить Рурико или Минако, спавшую в соседней комнате, Сёда тем не менее не мог совладать с собой, и голос его становился все громче и резче.

Настойчивость и громкий голос отца, видимо, подействовали на юношу, и он, краснея, ответил:

– Я пришел к сестре!

– К сестре… – словно эхо повторил Сёда, готовый от стыда провалиться сквозь землю.

Он чувствовал, как в нем опять поднимается маленькая, но очень противная ревность. Словно угадав мысли отца, Кацухико стал снова смеяться.

– Зачем же это тебе среди ночи понадобилась сестра? – продолжал допытываться Сёда, стараясь подавить неприятное чувство.

– А просто так, – с безучастным видом ответил юноша, словно ничего необычного в его позднем приходе не было. – Мне захотелось увидеть ее лицо.

– Увидеть ее лицо!…

Сёхэю вдруг стало так стыдно, что он захотел обеими руками закрыть собственное лицо. Не в силах продолжать свои расспросы, он решил принять какие-то меры, чтобы в будущем избежать беды, и, преодолевая отвращение и стыд, сказал:

– Эй, Кацухико! Нельзя ходить по ночам к сестре. Если и впредь будешь здесь появляться, я не прощу тебе этого!

Сёхэй пристально посмотрел на сына. Но у Кацухико на лице было его обычное идиотское выражение.

– Сестра говорила, что можно приходить! – возразил он.

Сёду будто снова ударили по голове. – Когда говорила? – совершенно забывшись, громко спросил он.

– Когда? Она всегда так говорит! Говорит, что я могу караулить у ее двери.

– Значит, ты не первый раз здесь стоишь? Вот дурак!

В Сёхэе вспыхнула жгучая ревность к сыну и в то же время шевельнулось неприятное чувство к Рурико.

– Вздор! Не могла Рурико такое сказать! Я спрошу у нее.

Отстранив сына, Сёхэй толкнул дверь, по она не поддалась. В ту же минуту скрипнула другая дверь.

Из комнаты вышла в белом халате Минако и подбежала к отцу.

– Что здесь за шум? Прошу вас, отец, идите к себе, умоляю! Если услышит сестра, всем нам будет стыдно.

Волнение Минако заставило Сёхэя умолкнуть, только Кацухико продолжал смеяться.

Разбуженная громкими голосами, Рурико оказалась невольной свидетельницей этой непристойной сцены, но продолжала лежать в постели, натянув еще выше белоснежное пуховое одеяло. Лишь насмешливая улыбка появилась на ее лице.