Порридж и полента - [42]

– Представьте себе, Фортунато, мне очень хочется вам верить.

Маринео радостно воскликнул:

– Правда? Значит, меня скоро отпустят?

– Не торопитесь! До этого мы еще не дошли… Чтобы вас отпустить, мне совершенно необходимо заменить вас в камере кем-то другим.

– Да? А зачем?

– Для моей собственной репутации. Как вы были одеты, когда обнаружили преступление?

– Я должен был идти на прогулку со Сьюзэн Рэдсток и поэтому зашел к Джозефине в десять минут седьмого вместо половины седьмого. Я успел переодеться в легкую одежду: на мне были брюки из серой фланели, куртка в серо-белую клетку, а на шее – красный платок вместо галстука.

Вошел Кони и предупредил комиссара о том, что Лачи уже доставлен. Прицци сказал Фортунато:

– Строжайше запрещаю,– слышите? Строжайше!– произносить хотя бы одно слово, даже если тот, кого я буду допрашивать, выдвинет против вас возмутительные для вас обвинения. В противном случае вы только помешаете своему возможному освобождению.

– Хорошо, синьор комиссар, я рта не раскрою!

– Отлично! Введите его, инспектор!

Войдя в кабинет, Пьетро сразу же увидел Фортунато.

– Убийца!

Сын донны Империи промолчал, и комиссар, одобрив его действия кивком головы, занялся Пьетро.

– Призываю вас к порядку, синьор Лачи! Я не потерплю, чтобы в моем присутствии оскорбляли кого бы то ни было! Понятно?

– Извините меня, синьор комиссар.

– Вы за что-то ненавидите Фортунато Маринео, да?

– Он – убийца той, которую я любил!

– Но ведь вы ненавидели его и до убийства, разве не так?

– Так! И опять-таки, из-за Джозефины… Он не имел права заставлять ее так страдать!

– То есть, проще говоря, вы ревновали ее к нему?

– Да.

– Позабудьте на минуту о вашем предубеждении по отношению к арестованному, синьор Лачи, и ответьте на один мой вопрос: вы уверены, что видели именно Фортунато выходящим из комнаты погибшей?

– Совершенно уверен, синьор комиссар!

– И вы никак не могли ошибиться?

– Никак!

– Если суд поверит вам, синьор Лачи, ваш коллега проведет в тюрьме всю свою жизнь.

– Так ему и надо!

– В котором часу вы видели Фортунато?

– В восемнадцать тридцать.

– Синьор Лачи, как был одет предполагаемый преступник в момент, когда он выходил из комнаты Джозефины?

– На нем был синий костюм служащего гостиницы.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно!

– Тем хуже для вас, Пьетро Лачи!

– Хуже? Но почему, синьор комиссар?

– Потому, что вы солгали правосудию, допустили лжесвидетельство, а подобный поступок можно объяснить тем, что вы сами убили Джозефину Пампарато!

– Клянусь вам…

– Довольно клятв! Ты с самого начала лжешь! В этот вечер на Фортунато были серые фланелевые брюки и куртка в клетку!

– Да, правильно, теперь я вспомнил!

– И на этот раз ты не ошибаешься?

– Нет, нет… Тогда мне показалось… Но теперь я точно вспомнил…

– Вот ты и попался, Пьетро! Маринео был одет в служебный костюм! Значит, ты не мог видеть его выходившим из комнаты Джозефины! Давай, признавайся, пока дело еще не зашло слишком далеко!

Пьетро открывал и закрывал рот, не издавая ни единого звука. Он попытался было что-то сказать, но не сумел и разрыдался.

– Ну что, скажешь ли ты, наконец, правду?

– Я… я не… видел Фортунато в тот вечер… Но я слышал, как Джозефина назначила ему свидание…

– И до этого побежал к ней уговаривать не принимать твоего соперника?

– Когда я пришел, она уже была мертва… Ужасно… Я едва не закричал от страха… и удрал оттуда…

– Ты опять лжешь, Пьетро… Когда ты пришел, она была в полном здравии… Ты стал умолять ее не принимать Фортунато… Ты говорил ей опять о своей любви, а она начала над тобой смеяться, и тогда ты сдавил ей горло, чтобы она замолчала, но сделал это чересчур сильно! Разве не так, малыш?

– Нет! нет! нет! Она уже была мертва…

– А как ты рассчитываешь меня в этом убедить, если ты лжешь с самого начала? Ну что же, теперь ты займешь место Фортунато в его камере.

– Я не виноват!

– Это еще нужно доказать… Уведите его, Кони!

Возвращение Фортунато в "Ла Каза Гранде" вызвало у людей различную реакцию. Так, если донна Империя, ее брат Ансельмо, Рэдстоки и Мери Джейн были этому необычайно рады, то Пампарато говорили всем, что они стали жертвами величайшей во все времена несправедливости, а Людовико поклялся в том, что, если Фортунато попадется ему в руки, то он без лишних слов перережет ему горло. Альбертина заявляла, что они живут в самые постыдные времена и что комиссар Прицци продался за деньги, которые донна Империя и ее муж наворовали за время своей службы в гостинице. Директор придерживался абсолютного нейтралитета и предостерегал тех и других от высказываний, из-за которых можно угодить на скамью подсудимых. А Тэсс Джиллингхем страдала, не разделяя ни радости клана Маринео, ни гнева клана Пампарато. Она не могла поверить в виновность человека, которого она любила, и решила пойти сказать ему об этом.

В камере Пьетро Лачи незаметно для себя начал менять свое отношение к Джозефине Пампарато, которая так часто унижала его при жизни, и, умерев, могла стать для пего причиной потери свободы. Он начал постепенно понимать, что, словно ненормальный, вопреки здравому смыслу, сходил с ума по девице, единственной заботой которой было выгодно выскочить замуж. Пьетро пришлось признаться, что он вел себя крайне глупо, и он начал испытывать угрызения совести за свой поступок по отношению к этому несчастному Фортунато, который раньше сумел разобраться в Джозефине.