Порождения света и тьмы - [32]

— Не принимай это слишком близко к сердцу, — говорит голос. — Вот я, например, знаю об этом давным-давно и научился с этим мириться.

И просыпаются Вэйким и Стальной Генерал под звуки смеха, схожие с пением ветра.

Бротц, Пурц и Дульп

— Передай-ка мне, пожалуйста, фрейляйншип.

— Прошу прощения?

— Фрейляйншип! Фрейляйншип!

— У меня его нет.

— Он у меня.

— О! А почему ты об этом молчишь?

— А почему ты не спрашиваешь?

— Прости. Ну-ка, дай-ка… Спасибо.

— Почему ты его все дрочишь и дрочишь? Он же готов.

— Просто чтобы убить время.

— Ты в самом деле думаешь, что он когда-нибудь за ним пришлет?

— Нет, конечно. Но это не довод, чтобы выпускать недоброкачественную продукцию.

— А вот я думаю, что он за ним пришлет!

— Тебя кто-нибудь спрашивал?

— Я высказываю свое мнение.

— На кой он ему сдастся? Им же никто не может воспользоваться!

— Раз он его заказал, значит, он ему нужен. Он — единственный среди них, кто иногда приходит сюда по делам, и, добавлю от себя, он — истинный джентльмен. Придет день, и он или кто-то от него сунется сюда, чтобы выкупить заказ.

— Ха!

— Вот тебе и «ха!». Подходи, увидишь.

— Выбирать-то не из чего, подожду.

— Забери обратно свой фрейляйншип.

— Засунь его себе в зад.

Зевает Цербер

Пес перебрасывает рукавицу из пасти в пасть, пока, наконец, зевнув, не промахивается, и она не падает на землю.

Он выискивает ее среди валяющихся у его ног костей, виляет хвостами, сворачивается в клубок и закрывает четыре глаза.

Остальные же два горят как угли в непроглядной мгле, что раскинулась за Не Той Дверью.

Над ним, в антирадиационном убежище, ревет Минотавр.

Бог это любовь

Пятьдесят тысяч поклонников Стоптанных Башмаков, ведомые шестью жрецами-кастратами, распевают на арене стадиона величественные литании.

Тысяча обезумевших от наркотиков воителей, слава-слава-слава-словя, размахивают копьями пред алтарем Несносных.

Начинает накрапывать дождь, но мало кто это замечает.

В руках у Озириса череп, он нажимает на нем кнопку и говорит:

— Была ты когда-то смертной, а теперь навеки стала обитательницей Дома Жизни. Красота твоя, что цвела на стебельке позвоночника, увяла. Была ты правдива, и вот к чему это тебя привело.

— А кто, — отвечает череп, — сотворил все это? Ведь это Господин Дома Жизни никак не даст мне покоя.

И Озирис отвечает:

— Да, еще, между прочим, я использую тебя как пресс-папье.

— Если любил ты меня когда-то — разбей меня, дай мне умереть! Прекрати, наконец, лелеять жалкий остаток той, кто когда-то любила тебя.

— Ах, но дорогая моя, когда-нибудь я, может быть, вновь воплощу тебя, чтобы лишний раз насладиться твоими ласками.

— Сама мысль об этом вызывает у меня отвращение.

— И у меня тоже. Но когда-нибудь это, чего доброго, меня позабавит.

— Ты мучаешь всех, кто тебе не по нраву?

— Нет, нет, скорлупка смерти, не думай так! Ну конечно, Ангел Девятнадцатого Дома пытался убить меня, и теперь его нервная система живет, вплетенная в ткань ковра, на котором я сейчас стою; да и другие мои враги существуют в элементарных формах в различных точках моего Дома — таких, как камины, морозильные камеры, пепельницы и плевательницы. Но не думай, что я мстителен. Нет, никогда. Просто как Господин Жизни я чувствую себя обязанным воздать сполна всему, что жизни угрожало.

— Я не угрожала тебе, мой Господин.

— Ты угрожала покою моего ума.

— Из-за того, что походила на твою жену, леди Изиду?

— Молчать!

— А! Ну да, я походила на Королеву Шлюх, твою невесту. Потому-то и желал ты меня, потому и пожелал моей погибели...

Но на полуслове замолкает череп, ибо швыряет его изо всех сил Озирис об стену.

Когда сыпется на ковер дождь редкоземельных элементов, крохотных микросхем, чертыхается Озирис и припадает к ряду переключателей на своем рабочем столе; нажимая на них, вызывает он к жизни целый хор голосов, но всех перекрывает один, доносящийся из динамика, расположенного под самым потолком:

— Ай да мудрый череп, так провести бога-отступника!

Выяснив после консультации с приборами, что говорит ковер, Озирис выходит на середину комнаты и начинает скакать и прыгать по нему — на фоне воплей и стонов.

Пся крев

В местах весьма отдаленных, темных, пользующихся дурной славой, в мире, что зовется Уолдик, появляются два героя, Мадрак и Тифон. Посланные Тотом, он же — Гермес Трисмегист, стащить рукавицу неимоверной мощи, явились они сюда, чтобы сразиться с хранителем этой рукавицы. Ныне хозяйничает на давным-давно опустошенном Уолдике орда существ, ютящихся в подземных жилищах, пещерах и комнатах, заброшенных далеко от взаимных обхаживаний дня и ночи. Темнота, сырость, мутации, братоубийство, инцест, насилие — вот слова, чаще других используемые теми весьма немногочисленными авторами, которые пытаются поделиться своими знаниями о Уолдике. Доставил героев сюда, угнав, как только он один и умеет, целый кусок пространства, сам Принц, и либо преуспеют они в своем задании, либо останутся здесь. Сейчас идут они просто по норам, ибо сказано им было идти на мычание.

— Как ты думаешь, тень черной лошади, — спрашивает воин-жрец, — сможет твой брат в нужный момент отозвать нас отсюда?

— Думаю, сможет, — отвечает движущаяся с ним бок о бок тень, — хотя меня это не волнует. Я и своим ходом могу добраться, куда захочу.