Порох. От алхимии до артиллерии: История вещества, которое изменило мир - [53]

Полное пренебрежение военных к удивительным открытиям Робинса в области меткой стрельбы — одно из проявлений того поразительного застоя, в котором военные технологии пребывали с окончания Тридцатилетней войны в 1648 году едва ли не до середины XIX века. Несмотря на то что ученые все лучше понимали законы действия пороха, полководцы вовсе не стремились повысить эффективность огнестрельного оружия. Его усовершенствование практически прекратилось. Два столетия подряд армии палили друг в друга из гладкоствольных мушкетов и дульнозарядных пушек.

Это самоограничение, отсутствие у правительств и полководцев интереса к техническим новинкам было следствием молчаливого соглашения европейских элит: война стала слишком жестокой, слишком разрушительной. Играли роль и более практические соображения: перевооружение армий современными ружьями обошлось бы чрезвычайно дорого. Королей и правителей, не располагавших свободными средствами, похоже, вполне устраивало старое оружие и проверенная временем военная тактика. Кроме того, в эту эпоху на военные действия сильно влияли условности, формальности, этикет и даже театральные эффекты.

В 1625 году голландский ученый-юрист Гуго Гроций опубликовал книгу «О праве войны и мира». Эта важнейшая работа была первой в Новое время попыткой установить правила ведения войны. В ней Гроций призывает к гуманному обращению с солдатами, мирными жителями и владениями вражеского государства. Книга голландского юриста стала первым шагом на пути создания международного сообщества государств, управляемого естественным правом. Появление этого труда было следствием желания все большего числа людей обуздать зло, которое приносил порох. «Если даже справедливость не требует освобождения от наказания, — писал Гроций, — тем не менее это соответствует человеколюбию, скромности и величию души».[36]

Восемнадцатое столетие вряд ли можно назвать эпохой всеобщего мира. Война разбрасывала огненные брызги по всей Европе, распространялась далеко за море, где европейцы завоевывали все новые земли, ярко вспыхивала в эпических сражениях, последовавших за Французской революцией. Однако солдаты, отправлявшиеся на все эти войны, держали в руках оружие, в общем хорошо знакомое их дедам и прадедам. Литая свинцовая пуля и гладкоствольный мушкет были все так же страшны для солдата в бою, как и в момент своего появления, однако убийственные возможности пороха все еще не использовались полностью. Эпохальных изменений — вроде появления разрушительной артиллерии Карла VIII в 1494 году или широкого распространения стрелкового оружия в XVI веке — не наблюдалось. Вооружение армий разных стран было практически одинаковым. Война превратилась в шахматы королей.

В этот век этикета и церемоний целью муштры стало не только повышение огневой мощи солдата, но и жесткая формальная дисциплина, державшая солдат в узде. Преследование и истребление разбитого неприятеля, казни военнопленных — обычная практика во времена Тридцатилетней войны — теперь считались бесчестными. С пленными офицерами, в частности, полагалось обращаться по всем правилам утонченного этикета. В 1705 году король Франции Людовик XIV позволил своим офицерам почетно сдавать бастион после того, как он получал первую небольшую брешь и был отбит первый приступ. Офицер больше не обязан был оборонять укрепление до последнего солдата.

Правила этикета диктовали способы использования пороха и вне поля битвы. Обычай, согласно которому двое мужчин встречаются на заре и палят друг в друга из пистолетов, чтобы уладить ссору, остается одним из самых курьезных фактов истории пороха — примером того, до каких абсурдных пределов может дойти условность. В 1804 году первый министр финансов США Александр Гамильтон встретил славную смерть, стреляясь на дуэли с вице-президентом Аароном Бэром. И британскому премьер-министру Уильяму Питу-младшему, и герцогу Веллингтону случалось выходить на поединок со своими политическими противниками.

Дуэль на пистолетах, завоевавшая популярность в XVIII столетии, сохранила ее и в дальнейшем. Как и многие другие правила этикета той эпохи, дуэльный кодекс восходил ко дням рыцарства и правилам турниров. Строжайшие правила делали дуэль в той же степени обрядом, что и боем. Секунданты заранее оговаривали условия, договаривались о расстоянии между отметками — «барьерами» — и устанавливали их. По сигналу оба дуэлянта одновременно стреляли. Поскольку гладкоствольные пистолеты были неточны, попадание в значительной степени было делом случая. Умение «стоять под огнем» считалось необходимым для человека чести. Иногда обменявшиеся выстрелами враги покидали место дуэли лучшими друзьями.

Если же случалось худшее, дуэльный кодекс рекомендовал раненому «не выказывать тревоги или смущения», а, умирая, «отойти в мир иной со всем возможным приличием». В общем, как говаривали в одной английской таверне, излюбленном месте дуэлей, — «пистолеты для двоих и шампанское для одного!».

Несмотря на романтический ореол, в действительности дуэль на пистолетах была грубой насмешкой и над справедливостью, и над честью. В 1792 году американский писатель Хью Генри Брекенридж издевался над дуэлью в романе «Современное рыцарство», заставляя своего персонажа следующим образом ответить на вызов некоего британского офицера: «Если Вам угодно испытать Ваши пистолеты, выберите некий предмет — дерево или дверь амбара — примерно моих размеров. Если Вы попадете в этот предмет, дайте мне знать — и я признаю, что, окажись я на том месте, Вы вполне смогли бы попасть и в меня».