Порог открытой двери - [10]

Мать делала вид, что занимается только домом и воспитанием дочери, а сама целыми днями мастерила бумажные кладбищенские цветы для магазина и зарабатывала на них ничуть не меньше отца.

Собственно, во всем этом не было бы ничего предосудительного, если бы при своих высокомерных приятельницах Ирина мать не осуждала громогласно свою соседку, вдову с двумя детьми, для которой эта же работа была куском хлеба.

— Вы только подумайте, — возмущалась она, — вдова инженера, а занимается базарным промыслом! Не хватает только того, чтобы она пошла на рынок со своими розочками! Удивительно, как люди не умеют себя уважать!

Приятельницы, многие из которых тоже втихомолку подрабатывали тем или другим способом, шумно одобряли Ирину мать. Ложь в их обществе царила безраздельно.

Ира же занималась всем, чем вздумается. От возни с колючей стружкой и мокрой бумагой она отказалась наотрез, и мать ее не неволила. Наверное, побаивалась злого Ириного языка.

Дороги, подвластные отцу, с каждым годом уходили все дальше на север, они насчитывали уже тысячи километров, и отцовские командировки делались все длиннее. Вернувшись, он занимался только собой и своими тайными болями. В доме надолго воцарялся душный запах знахарских снадобий и нерпичьего жира.

Однажды, когда отец уехал в командировку, пришли «те». Ира и внимания сначала не обратила на гостей матери — бывали в их доме всякие люди при отце и без отца. Но потом ее, почти неосознанно, поразило несоответствие этих людей друг другу, хотя они старались казаться близкими. Высокий красивый летчик и неловкая полная женщина с постоянной и ни к кому не обращенной улыбкой.

Они приходили к матери раз за разом. Иногда женщина звонила и просила позвать к телефону Людмилу Павловну. Летчик не звонил никогда. И никогда не появлялась эта пара в их доме при отце.

Обычно Ира уходила к себе в комнату и ей дела не было до того, чем заняты эти люди. В гостиной звенели бокалы и сладким козинским голосом пел магнитофон.

Как-то раз, выйдя на кухню, Ира столкнулась с летчиком в тесном полутемном коридоре. Она почувствовала, как его рука воровато коснулась ее плеча, и невольно вскрикнула. Сейчас же тяжелая портьера на двери всколыхнулась и появилась мать.

Летчик торопливо отдернул руку, даже спрятал ее за спину, и посмотрел на Иру блестящими прищуренными глазами:

— Ты смотри, Люлюша, какой у тебя колобок вырос. Чудо! На уровне мировых стандартов!

Белое лицо матери исказила гримаса:

— Бог знает что ты говоришь, Леонид! Ира еще ребенок, ей вовсе незачем слушать твои глупости. Иди гулять, Ирина!

— А если я не хочу? — Ира и сама не понимала, отчего ее душит такая злость. — Вы же не идете?

— Ну, с тобой не сговоришься. — Мать слабо махнула рукой в сторону дочери, а сама все теребила, дергала за рукав летчика, тянула его за собой в комнату, где неведомо чем утешалась в одиночестве ее странная подруга.

Сначала Ира хотела все рассказать отцу, но он вернулся из командировки такой жалкий и настолько занятый своими болезнями, что она промолчала. Заметила только про себя, что теперь за общим столом о летнем отъезде на «материк» говорил один отец. Его слова успели так обкататься за многие годы, что он и не нуждался в ответах матери. А мать молчала.

Несколько дней спустя Ира, впервые в жизни, ударила человека по лицу. Случилось это на школьном вечере. Ее и раньше часто приглашали мальчики из старших классов. Ира хорошо танцевала.

На этот раз пригласил парень вроде бы из десятого класса. Совсем незнакомый. Руки у него были уверенные, а глаза холодные. И вдруг в самой их глубине возникло что-то знакомое, острое, а рука точно так же воровато заскользила по Ириному плечу. Ире показалось, что она вновь в темной прихожей… И она со всего размаха ударила парня по лицу.

Был шум и всеобщее недоумение, но как-то обошлось. Через неделю Ира, сама не зная зачем, ввязалась на катке в чужую драку и кому-то угодила коньком по лицу. После этого Ира познакомилась с детской комнатой милиции. Пожилая женщина с добрыми глазами долго и тщетно пыталась выяснить, за что Ира избила незнакомого мальчика. Ира молчала. Не могла же она сказать, что драка словно бы ослабляла туго, до предела натянутую пружину внутри ее самой. Не задумываясь, Ира ударила и того нахального парня возле кинотеатра. Этот хоть заслужил…

А вообще к весне Ира успела до смерти устать от самой себя. Возможность поехать в лагерь подвернулась внезапно, и пока Ира еще не решила, что это: новый обман или избавление? И, как всегда, ни с кем ни о чем не хотела говорить.

…Чуть ниже лиственничного клина осыпь растеклась вдоль подножья плоским и длинным языком. Готовая спортивная площадка, но на ней теснятся старые рыбачьи балаганы, чернеют кострища, путаются под ногами обрывки сетей и лезут отовсюду острые листья сорных ирисов.

— Ребята, сюда! — крикнула Ира. — Тут место хороше-е-е!

— Идем! — ответил за всех Иван Васильевич.

Ира уселась на скелет сельдяного бочонка и стала ждать, бездумно глядя на море и совсем уже близкий поселок.

* * *

— Что ж, пойдемте на поиски местного начальства, — сказал Иван Васильевич. — Думаю, что с колхозниками договоримся, освободят они эту росчисть.