Порог дома твоего - [8]

Он исполнил свой долг до конца. Схватка с врагом была не на жизнь, а насмерть, и Алексей Новиков не пощадил ни крови, ни самой жизни. Свидетелей его подвига на заставе давно нет, но как это произошло, вам расскажут экспонаты комнаты боевой славы.

Описание боя по-штабному лаконичное и точное. Фотографии разных лет. Один из самых ранних снимков — Алеша Новиков со своими однокашниками — учениками четвертого класса. На еще детском лице — удивление и восторг. Глаза открыты широко — мальчик пытливо всматривается в мир. А в нем, этом мире, еще так много неузнанного… Годы детства и отрочества пролетают незаметно. Алексей вырастает и мужает. На следующей фотографии он уже парень что надо — рубашка с галстуком, новенький костюм… Модный пиджак ладно сидит на его широких, раздавшихся плечах. Студент Пермского педагогического института. И вот он уже в форме солдата пограничных войск: перетянутая портупеей гимнастерка, отсвечивающие эмалью треугольнички в зеленых петлицах. Вид деловой и серьезный… Оборотная сторона снимка с надписью: «На память дорогим родителям от Алеши. 17.5.41 г.». На память… Таким он и остался навсегда. Большие, пытливые глаза жадно смотрят в мир…

Есть на стенде еще один снимок — в объективе фотоаппарата оказался большой участок государственной границы. Излучина реки с живописными берегами. Дуб-исполин, широко распростерший свои ветви… Забужье…

— У этого дуба и сражался Новиков, — говорит ефрейтор Комаров, секретарь комсомольской организации заставы. — Хорошо бы туда съездить, хоть ненадолго, постоять на месте боя. Ведь там, у самого Буга, все по-иному и видишь, и чувствуешь.

Комаров — земляк героя. Ефрейтор долго и старательно собирал материалы для комнаты боевой славы, и потому лучше него о Новикове никто не расскажет.

Едем с Комаровым к Бугу. От заставских ворот уходят две накатанные дороги: одна направо — к границе, другая — в тыл. Заставские вездеходы носятся по ним круглосуточно, от зари до зари. Вот и сейчас, едва рассвело, пограничники отправляются проверить контрольно-следовую полосу. Ночью на их участке ничего не случилось, и тем не менее… Вместе с солдатами в машину проворно забралась и их незаменимая помощница — широкогрудая и поджарая овчарка.

Утренний полумрак вскоре рассеялся, тени исчезли. Теперь-то самое время тщательно обследовать границу, лишний раз убедиться, что ночная тишина не была обманчивой.

У реки машина заметно сбавляет скорость, жмется левым бортом к берегу. Между дорогой и рекой тянется узкая полоска свежевспаханной, аккуратно заборонованной земли. Ефрейтор Комаров на ходу внимательно разглядывает ровные, лежащие плотными рядами бороздки. Малейший бугорок, едва заметная вмятина, и он тут же соскакивает на землю, спешит к подозрительному месту.

Ночь хоть и прошла без происшествий, однако полоса кое-где все же потревожена.

— Ишь, носит его тут нелегкая, — неодобрительно ворчит ефрейтор. — Шныряет взад-вперед.

Это он о лосе. Копыта у него крупные, шаг широкий, размашистый. Бродил, как ему вздумалось.

— Боронуй теперь после него, черта, — подхватывает водитель. — Лазит без разбору. Ну, никакого тебе соображения…

— Таких «нарушителей» у нас хоть отбавляй, — продолжает Комаров, — и нет на них никакой управы. Заберется, скажем, тот же кабан, и мало того, что своим рылом полосу всковыряет, так еще и солдат по тревоге поднимет. Волей-неволей мчишься на участок, надо же поглядеть, кто пожаловал… Да и лис в этих местах предостаточно, зайцев, коз и барсуков тоже. Пойди, разберись, особенно в темень, кто там сквозь заросли продирается… Зверью у нас опасаться некого. Охотники с ружьями не бродят, а пограничники не только не подстрелят, но даже спасут, ежели что. Подобрали мы тут как-то козленка, принесли на заставу. Маленький, беспомощный. Раздобыли для него соску, натурального коровьего молока. Накормили. Окреп козленок. А когда подрос — стал свой характер показывать. Что ни говори — дикий. Затосковал. Пришлось отпустить. Теперь живет где-то здесь, на берегу. И конечно же, следы свои нам оставляет. Чтоб не забывали…

Вода в Буге мутна: окрестные болота вливают в нее крепчайший настой торфяников. Поток, мощный и быстрый, подтачивает берега, срезает выступы, намывает отмели, неутомимо, без устали перетаскивает с места на место тонны песка.

Оба берега — в зарослях кустарников. И хотя между ними пролегла граница, — они, залитые солнцем, мирные и тихие, приветливо переглядываются друг с другом. Небо над ними — глубокое, чистое. И лишь память настойчиво возвращает в прошлое, рисует совсем иные картины, в невеселые краски окрашивает эти просторы.

Ефрейтор Комаров, расчищая путь, первым продирается сквозь кусты.

Останавливаемся там, где река, собравшись с силами и изменив течение, как бы подтянулась, сделалась стройнее. Излучина. В июне сорок первого гитлеровцы облюбовали это место для переправы. С того, противоположного, берега они спустили надувные лодки и понтоны, предварительно «обработав» наш берег из пушек и минометов. Били по дислоцировавшейся здесь заставе, по штабу комендатуры, по железнодорожной станции. Снаряды и мины с грозным шелестом проносились над самыми кронами дубов. Фашисты прекрасно видели этих великанов, однако не знали, что в одном из них, самом толстом, — ствол в три обхвата, у земли притаился пограничник с ручным пулеметом. Огневая позиция вполне устраивала его: сектор обстрела широкий, русло Буга и подступы к противоположному берегу как на ладони. Там — справа, ближе к воде — раскидистая верба, поодаль — одиноко стоящие, точно рассорившиеся, деревья, на левом фланге, на пригорке, — здание старого монастыря…