Порог дома твоего - [41]
На следующий день после Победы Самохвалов подал репорт с просьбой направить его для дальнейшего прохождения службы на границу. Так он оказался в Бресте. Сколько поездов, следовавших через границу, встретил и проводил он с той далекой поры! Сколько раз в качестве пограничного контролера представал он перед пассажирами — советскими и иностранными, и своим мягким, спокойным, требовательным голосом произносил: «Граждане, прошу предъявить документы». Это же скажет он и завтра, но, наверное, без обычного, свойственного ему, спокойствия. Завтра Василий Григорьевич не сможет не волноваться, ведь рядом с ним будет его сын.
3
Когда же все-таки началась стажировка Валерия у старейшего контролера КПП, его отца? В тот ли день, когда они оба по назначенному штабом наряду отправились на службу к загранпоездам? А быть может, намного раньше?
До поры до времени отец не считал нужным посвящать сына в свои служебные дела. Мал был. А подрос — стал рассказывать ему кое-какие пограничные истории. Благо, сочинять их не требовалось, жизнь пограничного КПП полна всевозможных случаев, занятнее и поучительнее которых не придумаешь. Так что мальчишеское любопытство находило в них полное удовлетворение.
Но самые серьезные беседы начались у Василия Григорьевича с сыном, когда тот окончил среднюю школу. Обстоятельно напутствовал отец Валерия, провожая его на срочную службу. А вернулся сын с заставы, посоветовал идти на КПП.
Охранять главные ворота государства не легко и не просто, тут многое знать и уметь надо. Валерии начал с учебы — поехал в школу прапорщиков. Ну а вот сейчас ему предстояло свои знания подкрепить практикой, набраться у сослуживцев опыта, пополнить свой прежний багаж.
— Видишь, Валера, как у нас с тобой ладно получается, — сказал Василий Григорьевич, встав из-за стола. — Один приходит, а другой уходит. Как у часовых на посту. Смена по уставу…
Василий Григорьевич неторопливо, из угла в угол прошелся по комнате и пристально посмотрел на озадаченного такой новостью сына. Была она для него слишком неожиданной.
— Ты о чем, папа? Неужели в запас собрался?
— Собрался. Приказ уже у полковника, на подписи, отчего ж теперь не сказать… Я ведь раньше почему это дело притормаживал? Уж очень хотелось мне, чтоб наша фамилия в списках части всегда числилась. Без всякого перерыва. Самохвалов вроде бы ушел и не ушел. Он — в строю и в том же самом звании. Прапорщик. А мне пора. Годы свое берут.
— Но ты же на здоровье никогда не жаловался!
— А что мне было жаловаться? Не солдатское это дело.
— Ну а медицина? Она как?
— Медицина-то шлагбаум и поставила. Со зрением, говорит, у тебя худо, нужных процентов недостает… Да я и сам это чувствую. У пограничника какой должен быть глаз? Что у орла! Взял, скажем, для проверки у загрантуриста паспорт, раскрыл — и не просто прочел написанное, а точно через микроскоп исследовал. Каждую буковку, каждую цифирку. Штампы, печати и прочее. Нет ли какой подделки? Ну а когда в глазах всякие там завитушки начинают мелькать, а то и двоиться-троиться все — это уже не дело. Тут прямо надо сказать себе: «Слезай, браток, приехали. Уступи свое место другому, кто помоложе».
— И ты уже сказал? И не только себе?
— Сказал. С полковником у меня весьма обстоятельный разговор был. Расспросил он обо всем: о выслуге, здоровье, семейных делах. Семью, говорит, твою я знаю, там у тебя полный порядок. Сын — солдат. Дочери в институте учатся. Потом спросил, готов ли я к увольнению внутренне… Психологически то есть… Сказал ему — да, хотя сердце так и защемило… Ты должен понять это. Совсем не легко оставить службу… Когда я начинал, тебя еще на свете не было. А теперь вон какой! Тебе и сдам свой пост… Ты справишься…
Валерию приятно было слышать эти слова, хотя он и понимал, что на одну доску с отцом ему становиться еще рано. Пройдут годы, наберется опыта, житейской мудрости, вот тогда будет вправе говорить с ним о профессиональных делах на равных. А пока надо прислушиваться ко всему, что он говорит.
— Отец, давно ты мне не рассказывал никаких историй. Пока я был в армии да на учебе, немало, наверное, произошло интересного.
— Что ж, можно и рассказать.
Вспомнить Василию Григорьевичу, конечно, было что.
— Когда я начинал пограничную службу, ко мне прикрепили наставников, — начал он, усаживаясь поудобнее, зная, что разговор предстоит длинный. — Присматривался к ним, что и как делают. Вроде бы и особой хитрости не проявляли, а все-таки.
Возьмем, к примеру, товарняки. Их ведь тоже надо тщательно осматривать, а как? Где и что в них искать? Товарные вагоны, как тебе известно, бывают разные: теплушки, пульманы, цистерны, открытые платформы и прочее. И в каждом вагоне найдутся укромные местечки, нарушители границы знают их не хуже железнодорожников. Тем более должны знать мы… И внутри, и снаружи, и на крыше, и под полом, за тормозными устройствами. Словом, везде приходится шарить. К концу смены ноют руки, ломит поясницу. Зато душа спокойна, совесть чиста, знаешь, что на границе порядок.
Они ведь, эти самые контрабандисты, до чего только и не додумываются. Ходил одно время в составе пассажирского загранпоезда отопительный вагон. Людей в нем, понятное дело, не возили, не к этому был приспособлен. Вместо купе посреди вагона топка и большой котел, до краев наполненный водой. Казалось бы, что тут осматривать? Но решил как-то проверить, смастерил довольно вместительный черпачок, нечто вроде рыбацкого подсачка. И, представь себе, ненапрасно. Запускаю щуп на самое дно, пробую, нет ли там каких посторонних предметов, и вдруг чувствую — поддел что-то. Я сразу же за черпак и туда. Выуживаю натуральную консервную банку, да не с чем-нибудь, а с паюсной икрой. Еще раз зачерпнул — опять икорка. Ну, и так далее. Короче говоря, за ту рыбалку выловил около сотни баночек. Спрашиваю у кочегаров: «Какая же это севрюга столько икры вам наметала?» Переминаются с ноги на ногу, посматривают друг на друга и словно из того самого котла в рот воды набрали. «Ваша?», — говорю. Опять молчат. Только все заметнее бледнеют. «Ну, ежели не ваша, стало быть, бесхозная, придется ее оприходовать. В доход государству пойдет, продукт очень ценный. А за попытку провезти контрабанду будете ответ держать…»
1943 год. Красная армия успешно развивала наступление в Белоруссии. Перелом в смертельной схватке двух колоссов произошел. Но у врага еще не угасла надежда на реванш.В освобожденном районе под Витебском задержан связной-власовец. При допросе выясняется, что он должен был выйти на контакт с офицерами секретного отдела 1-Ц штаба недавно разгромленной немецкой армии. Однако обычная поначалу операция по поиску и захвату уцелевших гитлеровцев неожиданно превращается в сложнейшую и опасную «дуэль» профессионалов разведки…
Автор книжки «В ловушке» Александр Севастьянович Сердюк — подполковник пограничных войск, журналист. Он часто бывает на заставах, хорошо знает жизнь границы, ее часовых. Все, о чем говорится в книжке, не вымысел. Это рассказы о событиях, действительно имевших место на границе, о бдительности и мужестве советских пограничников — зорких часовых границ нашей Родины.
«Разглашению не подлежит» - повесть о советских контрразведчиках, о людях, которые в годы Великой Отечественной войны вели борьбу с гитлеровской военной разведкой. Вдали от линии фронта, в тылу врага, даже в его разведывательных органах они самоотверженно выполняли свой долг перед Родиной. Александр Сердюк уже многие годы выступает в печати с очерками и рассказами о людях героических судеб - советских пограничниках и чекистах. Он окончил , Литературный институт имени А. М. Горького. Работа в журнале «Пограничник» позволила ему близко увидеть жизнь и службу войной в зеленых фуражках, правдиво рассказать о тех, кто несет свою трудную вахту на Балтике и Тихом океане, в снегах Заполярья и в песках Средней Азии.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.