Порочный ангел - [8]

Из-за войны совсем немного женщин пожелали поехать в Никарагуа или транзитом в Калифорнию. Лишь несколько дам плыли первым классом в сопровождении собственных мужей, и у них не было проблем выбора. Короче говоря, Элеоноре пришлось купить билет в первый класс.

В первом классе двери Каюты открывались прямо в обеденный салон, который хорошо проветривался благодаря большому иллюминатору. Как выяснилось позже, эта деталь становилась все более важной по мере того, ка пароход продвигался дальше на юг, в зону жаркого климата. Полы каюты были устланы коврами, здесь висели зеркало и умывальник, имелись стаканы и графин с водой. В каюте Элеоноры были две зашторенные койки и специальные отделения для багажа под ними. Она обменялась с попутчицей ничего не значащими приветствиями. Они, конечно, могли бы познакомиться получше, если бы Элеонору не смутил так сильно костюм женщины, сшитый из золотистого бархата того же опенка, что и ее тщательно убранные волосы. Юбка держалась на таком широком обруче, что казалось, она заполняет всю каюту. На плечах — эполеты с золотистой бахромой, а корсаж застегивался на блестящие форменные пуговицы. Глубокий V-образный вырез обнажал мягкие белые округлости ее груди. На голове чудом держалась шляпка из золотистого фетра, поля которой, отделанные бахромой, с одной стороны были загнуты кверху и заколоты булавкой с бриллиантом. Элеонору просто поразила эта полувоенного образца шляпка. Попутчица представилась как Мейзи Брентвуд. Элеоноре почему-то показалось, что имя ей очень подходит.

— Привет!

Элеонора обернулась и увидела, как Мейзи пробирается к ней, преодолевая сопротивление ветра. Юбки развевались, как белье на веревке,

— беспрепятственно и довольно откровенно демонстрируя взору кружевную пену нижнего белья и ноги от тонких щиколоток до плотных икр.

Одной рукой женщина придерживала платье, другой хваталась за поручни.

— Теперь я начинаю понимать, почему большинство пассажиров предпочитает сидеть в столовой, — выдохнула гона.

— Да, ветер довольно сильный, — с трудом подавляя улыбку, кивнула Элеонора. Бесцеремонный ветер разрушил экстравагантную элегантность. Ей-то не о чем было волноваться. Ее платье, далеко не новое, было сшито из прочного желто-коричневого поплина, отделанного голубым кантом. Шляпка из соломки с голубыми лентами дополняла наряд. Элеонора связала ленты и придерживала шляпку рукой, чтобы не дать ветру сорвать ее.

— Похоже, вы нашли самое хорошее место на пароходе. Правый борт совершенно мокрый от брызг, летящих с колес, а на носу шагу не ступить от офицеров.

— Тогда присоединяйтесь ко мне, — пригласила Элеонора.

Мейзи Брентвуд хитро взглянула на нее раскосыми, как у газели, глазами.

— Вы уверены, что не против?

— Конечно. А почему я должна быть против?

Лицо женщины озарила плутоватая улыбка.

— Вообще-то не скажешь, что вы сама невинность.

— Я… Прошу прощения?

— Вы вынуждены жить в одной каюте со мной из-за того, что нас, женщин без мужей, на пароходе только двое. Но вам нет никакой необходимости представать перед публикой рядом со мной. И если вам недостаточно намека, который я делаю вам, то лучше я сама объясню, прежде чем кто-то другой сделает это. Женщины, которые одеваются столь сдержанно, как вы, редко имеют что-то общее с женщиной моей… профессии.

В голосе Мейзи Брентвуд не было ни гнева, ни воинственности, только бесстрастная констатация факта. И именно это больше, чем что-то другое, помогло Элеоноре подавить вспышку смущения. Она уже ничуть не сомневалась, на что намекает Мейзи. Две старые девы, жившие в ее доме на верхнем этаже, питали страсть к сплетням и порой забывали о ее присутствии и ее неопытности. Кроме того, увидеть женщин, известных как «ночные дамы», не было такой уж редкостью на плохо освещенных фонарями окраинах Нового Орлеана. Они, конечно, не походили на Мейзи, но в соответствии с правилами, которым учили Элеонору, ей следовало бы немедленно развернуться и пойти прочь. Однако никогда прежде она не бывала в подобной ситуации.

Подняв подбородок, она спросила:

— Интересно, почему это?

— Потому что считается, что мы разносим заразу разврата и морального разложения.

— А, значит, во имя моего спасения… Но я не думаю, что вы так легко повлияете на меня. А если речь идет о моем добром имени, то осталось слишком мало того, что надо защищать.

— Это ужасно интересно. Предупреждаю, я страшно любопытна.

Едва заметная улыбка зажгла золотые искорки в зеленых глазах Элеоноры.

— Я тоже, — ответила она.

Они наблюдали, как кружатся чайки, летающие от парохода к берегу и обратно. Зеленые и коричневые краски берега медленно, но неизбежно отдалялись. Голубой дым навис над Бализом, превращаясь на горизонте в легкую дымку. Палуба под ногами дрожала, и это было новое ощущение. Со своего места женщины могли видеть, как густо пенится вода за кормой, слушать шум волн. Колеса крутились, с них водопадом срывалась вода. Привыкнув к их постоянному шуму, Элеонора и Мейзи перестали его замечать. Мачты, торчащие на корме и на носу, не имели парусов. Ветер свистел в реях и трепал флажки на рангоутах. На флаге, укрепленном на корме, красовались звезды и полосы.