Порочные круги постсоветской России т.1 - [4]

Отбросим предположение, что эта формула скрывает интерес в ослаблении всех форм «внеэкономического принуждения» во время грядущей приватизации и возникновения необъяснимых финансовых состояний. Но, с точки зрения логики, уже первая фраза лишает данное понятие свободы всякого смысла, ибо не существует и не может существовать «социального пространства для жизнедеятельности субъекта, в котором отсутствует внеэкономическое принуждение». Перефразируя Аристотеля, можно сказать, что в таком пространстве могут жить только боги и звери, но, видимо, все же не о них идет речь. Человек возник как общественное существо, обладающее культурой, а культура и есть прежде всего ограничение свободы животного. Рыночная экономика — вообще недавно возникший способ ведения хозяйства, и до него все виды принуждения были внеэкономическими.

Примечательна оговорка, которую вводит юрист, требуя «социального пространства, в котором отсутствует внеэкономическое принуждение» — «не о преступниках, естественно, разговор». Эта оговорка лишает смысла все рассуждение, ибо преступники существуют именно потому, что в пространстве присутствует внеэкономическое принуждение в виде запретов (законов). Человек становится преступником не потому, что совершил невыгодное действие (нарушил норму экономического принуждения). Он преступил закон, за которым стоит неподкупная сила.

Мысль, будто «свобода никогда не может перестать быть высшей ценностью для человека», очевидно неразумна. Мало того, что человечество пережило тысячелетние периоды прямых несвобод типа рабства, и эти несвободы были общепризнанной нормой и образом жизни. И в новейшее время массы людей шли и идут в тюрьму и на каторгу, т. е. жертвуют свободой ради иных ценностей — и благородных, и низменных. Кстати, в те же годы, когда проходили подобные круглые столы, многие поборники свободы любили повторять, что «Россия — тысячелетняя раба», что «в глубине души каждого русского пульсирует ментальность раба» и пр. Почти буквально утверждалось, что в России изначально поселился особый биологический вид нелюдей, внешне напоминающих человека.

Наконец, тезис о том, что «свобода неделима», просто нелеп. В любом обществе в любой исторический момент существует конкретная система неразрывно связанных «свобод и запретов», и система эта очень подвижна. Более того, в истории ХХ в. мы в разных обличьях видели общую закономерность: освобождение неминуемо сопряжено с каким-то новым угнетением. М. Фуко высказал очевидную вещь, которая, начиная с Канта, на все лады обсуждалась множеством философов: «Антиномия права и порядка лежит в основе современной политической рациональности». Свобода (право) и порядок (принуждение) находятся в неразрывной диалектической связи.

Иными словами, свобода — очень широкая категория, которая в реальности представлена динамической системой множества «делимых» свобод, которые в то же время выворачиваются в «несвободы» как само условие существования свобод. И в ходе развития общества как раз то одна, то иная свобода ставятся под вопрос, а затем и подавляются, давая место новым свободам. Сам же Кант, стараясь кратко объяснить суть Просвещения как обретения человечеством совершеннолетия и свободы разума, дал такую формулу: «Повинуйтесь, и Вы сможете рассуждать сколько угодно» [22].

В сознании элитарных интеллектуалов, похоже, произошел откат от Просвещения к безответственному отрочеству в обеих частях формулы — они отвергают повиновение и одновременно отказываются рассуждать.

Уже начало 1990-х гг. показало, как выразилась Алла Латынина, что «вообще стратегия русской демократической интеллигенции потерпела сокрушительное поражение». Это выразилось в ликвидации СССР и последовавшей за ней «грабительской» приватизации земли и промышленности.

Историк и литературный критик, «шестидесятник» и диссидент Ю.Г. Буртин писал в 1992 г.: «Русская интеллигенция, особенно со времен Чернышевского и Писарева, не жила без острого чувства ответственности перед народом, своей неоплатной “задолженностью” людям, по слову Твардовского. И вот когда это чувство, составлявшее ее духовную суть,… ослабло в нас, то мы как бы лишились иммунитета и остались беззащитными перед заразой безнравственности, бессердечия, тщеславия, поверхностности, пустозвонства, политиканства. И пошел мор» [23].

Здесь выражено ощущение самого интеллектуала. Но этот процесс изучен и социологами. Выводы их исследований определенны: интеллигенция — системообразующая для России большая специфическая общность — претерпела дезинтеграцию [24]. Она замещается в России «средним классом», новым социокультурным типом с «полугуманитарным» образованием, приспособленным к функциям офисного работника без жестких профессиональных рамок. Это — массивный неумолимый процесс, который предопределил глубокий кризис культуры, усиленный целенаправленным разрушением того культурно-исторического типа, обозначенного как советский человек.

Здесь мы будем говорить не о воздействии реформы на интеллигенцию в социальном плане, а о распаде системы ее мировоззренческих установок и норм. Перестройка и реформа подорвали ценностную платформу «элиты» интеллигенции, и общность рассыпалась.