Порочные игры - [33]

— Ты, наверное, привык жить по-другому. Но вечером тебе придется довольствоваться моей стряпней. Собственно, ничего особенного — холодные омары и салат.

— Это замечательно.

— Я, как правило, сам себе готовлю, но с тобой мы будем ходить куда-нибудь обедать.

Я рассказал ему о своих злоключениях в поезде.

— Слава Богу, сейчас никуда не езжу, — сказал он. — Здесь, конечно, тихая заводь, но по крайней мере нет такой грязи, если не считать курортного сезона. — Он поджал губы, и я вспомнил эту его гримасу времен моего студенчества. В те моменты, когда он считал, что я веду себя неподобающим образом.

— А теперь расскажи, как дела у тебя? Пишешь новый роман?

— И да, и нет.

— Что это значит? — Я снова вспомнил его любимое выражение в колледже: «Излагайте яснее», которое он произносил словно заклинание.

— Я было начал его, но потом дело затормозилось. Сейчас снова пытаюсь склеить отдельные эпизоды. Вот, — я кивнул на компьютер, — вожу с собой на случай внезапного вдохновения.

— A-а, так ты умеешь с ними обращаться?

— Да, я просто без него не могу.

— Дьявольская штука. Я был уверен, что твоя жизнь изменилась. Об этом, собственно, и хочу тебя расспросить.

После отличного — несмотря на многократные извинения — обеда мы заговорили о прошлом, об общих знакомых. И лишь когда приступили к кофе и бренди, я вскользь упомянул о Генри.

— Генри?

— Генри Блэгден, — повторил я. — Он учился в одно время со мной, только, кажется, в другой группе, не в вашей.

— А, да, помню, Милый мальчик, но немного надменный. Он, насколько я знаю, стал членом парламента от тори, или я его путаю с Мелдрумом?

— Нет, именно он.

Его точная характеристика Генри меня слегка удивила.

— Ты поддерживал с ним отношения?

— Некоторым образом. Много лет мы дружили, но потом разошлись.

— Неудивительно. Никогда бы не подумал, что он займется политикой.

— Вы знаете, что он умер?

— Нет.

— Говорят, покончил с собой.

Он уставился на меня.

— Боже мой! Из-за чего? Женщина? Деньги?

— Никто ничего не знает. Какая-то загадочная история, в которую я тоже оказался втянутым.

Он предложил мне еще бренди, но я решил остановиться, чтобы не захмелеть. О возможностях Роджера по части выпивки в колледже ходили легенды.

— Что значит «загадочная»?

Я не собирался в первый же вечер рассказывать ему о случившемся, но, встревоженный последними событиями, совершенно запутался и ухватился за эту возможность, наплевав на то, что Роджер может догадаться об истинной причине моего визита. Как и Алберту, я выложил ему все, начиная со встречи в Венеции.

— В самом деле, странная история! — сказал он, выслушав меня. — Очень похожа на твои романы. Но самое отвратительное — это то, что случилось в Москве. Просто дрожь пробирает!

— Да уж, это точно.

— Вполне понятно, что тебе захотелось уехать из Лондона. Очень похоже на сюжет Букена.[33]

— Букена?

— Да, «Тридцать девять шагов».

— А может быть, на рассказ Честертона «Человек, который слишком много знал», хотя я как раз почти ничего не знаю.

— Просто удивительная история! — бормотал Роджер, глядя на угасающий в камине огонь. — Да, понимаю, задерживаться в Лондоне тебе не хотелось. Ну ладно, мне же лучше, — он снова посмотрел на меня.

— Да нет, это не единственная причина моего приезда сюда, — поспешно возразил я.

— А вот послание на компьютере — тут я в полном недоумении. Как это могло быть?

— Я и сам не понимаю. Наверно, компьютеры можно заражать вирусами, как людей. Я недавно читал, что один устроил целый погром, выведя из строя несколько сотен больших машин. Их называют «хэкерами». Видимо, это несложно. Надо только уметь.

— Что-то вроде механического ВИЧа, — заметил Роджер.

— Да, их и запускают одинаковым способом — грязной иглой издалека.

— Ну, и что ты теперь делаешь?

— А что я могу делать?

— Ты сказал, что так и не удалось связаться с его женой?

— Пока нет. Впрочем, вряд ли от нее можно много узнать. Кажется, они были в разводе.

— А может, и не надо тебе ничего делать. Пусть все идет своим чередом.

— Если меня оставят в покое, — возразил я.

В тот вечер мы больше об этом не говорили. Спать я отправился уже за полночь. Чистя зубы в неуютной ванной Роджера, я поневоле думал о том, как меняется жизнь. В университете он был личностью, его все уважали, даже побаивались. А как задевали нас его едкие замечания о наших способностях! Теперь, глядя на коллекцию пузырьков из-под лекарств и всяких препаратов — спутников старости, на растрепанную зубную щетку, треснутую деревянную мисочку из-под крема для бритья и на стерилизатор для вставных челюстей, я внезапно увидел его на пути к могиле.

Я был тронут, когда утром он разбудил меня, появившись с завтраком на подносе. Впервые после Венеции я чувствовал себя спокойно. Дождь кончился, и на тихое море падали острые лучи неяркого солнца. Как только я оделся, Роджер предложил прогуляться. Дул свежий ветер, и стояла поразительная после Лондона тишина. Мы неспешно прошлись вокруг гавани, купили утренние газеты и пошли дальше по извилистому галечному пляжу. Был отлив, и у кромки воды валялся, как обычно, всякий мусор. Бухты между скал были загажены нефтяными пятнами. Жадные чайки дрались над разлагающейся утонувшей собакой. Их крики снова меня взбудоражили.