Порочная королева. Роман о Екатерине Говард - [163]

Даже с занятием королевских апартаментов не всех узников удалось разместить в Тауэре, и некоторых пришлось отправить в другие лондонские тюрьмы. Следовательно, Екатерину не могли поселить в старых покоях королевы в королевском дворце, так как они были заняты, к тому же ее не собирались держать в Тауэре долго, чем можно было бы оправдать выселение тех, кто уже был поселен в эти комнаты. Сэр Джон Гейдж распорядился «принять королеву в его жилище», фахверковом Лейтенантском доме, заново перестроенном в 1540 году. В одном источнике говорится, что ей отвели небольшую комнату с портьерами и ковриками, скудно обставленную.

В процессе написания книги я не могла использовать бо́льшую часть сведений из проведенного мной обширного исследования о падении Екатерины Говард, потому что ее старательно держали в неведении относительно того, как продвигается расследование. Мне приходилось решать, что ей могли сообщить или что удавалось узнать самой. Однако я пустила в дело подробные материалы из показаний свидетелей и обвиненных вместе с Екатериной, чтобы составить описание предыдущих лет ее жизни. В романе Екатерина так и не узнала, кто первым донес на нее. В действительности это был Джон Ласселлс, который осенью 1541 года, после того как его сестра Мэри рассказала ему об аморальной жизни, которую ведет Екатерина, явился с доносом к архиепископу Кранмеру.

Многие полагали, что Фрэнсис Дерем незаслуженно принял смерть, уготованную изменникам, лишь за то, что спал с Екатериной до того, как она вышла за короля. Это неправильное понимание ситуации. Совет был убежден, что он стремился попасть на службу ко двору Екатерины, когда та была королевой, «с дурными намерениями. Он имел предательские замыслы и предпринимал шаги к тому, чтобы задержаться на службе у королевы, дабы продолжить их нечестивые занятия». Такое намерение являло собой измену. Согласно Акту об измене 1534 года, всякий, кто «злоумышленно хочет, проявляет волю или желание на словах, письменно или хитрой уловкой вообразить себе, выдумать, составить план или попытаться на деле причинить любой телесный вред персоне его величества короля, королеве или прямым наследникам», виновен в измене. Слово «злоумышленно» подразумевает дурные намерения, и оно неоднократно повторяется в документе.

Тот же акт привел на эшафот и Калпепера. Хотя он заявлял, что они с Екатериной «не заходили дальше слов», — и ее свидетельство подтверждало это, — однако роковым образом «признался в намерении сделать это». Мэнокс избег наказания, так как женился и не проявлял дальнейшего интереса к Екатерине.

Мы не знаем точно, имел ли Генрих изначально намерение заточить Екатерину в тюрьму до конца дней. В январе 1542 года итальянский дипломат Джованни Станкини докладывал из французского Фонтенбло кардиналу Фарнезе, что «король собирается осудить королеву и ее тетку, помогавшую ей, на пожизненное заключение». Нам не известно, каким образом получил Станкини эту информацию или какие события, если таковые имели место, повлияли на перемену намерений короля в отношении судьбы королевы.

Тема, которую я была не способна развить в романе, так как все события в нем описываются исключительно с точки зрения Екатерины, — это вероятность того, что Генрих VIII не желал ее смерти. Он так сильно любил ее, так глубоко печалился, что мог заколебаться или дрогнуть перед мыслью о ее казни. Генрих обходился с ней мягко: пока велось расследование, отправил не в Тауэр, а в закрытый монастырь Сион; лишил ее статуса королевы не сразу, а только после того, как всплыла на свет история с Калпепером. Говорили, что король «вынес удар с большим терпением и состраданием и проявил больше снисхождения и доброты, чем многие от него ожидали, — был гораздо мягче, чем желали родные (Екатерины)». Необыкновенно милостиво обошелся король и с Калпепером, заменив ему род казни. Такой привилегии обычно удостаивались только пэры королевства. Он оставил у себя шесть украшений, которые носила Екатерина, вероятно самых любимых ею.

Однако реформисты-радикалы, доминировавшие в Совете и одним ударом повергшие Говардов, не собирались входить в сговор ради их возвращения в силу. Под предлогом избавления Генриха от душевных страданий, они с жаром, неусыпным тщанием и продуманной решимостью взялись за расследование с целью отыскать следы супружеской измены. Совет производил собственное разбирательство, а король по необходимости санкционировал дальнейшие действия. Выразив возмущение поступками Екатерины в Совете, а потом расплакавшись, Генрих устранился от следствия и уединился ото всех, «не имея другого общества, кроме музыкантов и развлекавших его менестрелей». Погрузившись в печаль, он отказывался заниматься делами, что развязало руки его советникам. Он не отдал приказа, чтобы дело Екатерины слушали в суде, но поручил это парламенту.

В обращенной к парламенту речи лорд-канцлер Одли «преувеличил проступки королевы до наивысшей степени», то же сделали и все прочие, причастные к расследованию. Настоятельное желание советников не упоминать публично о помолвке Екатерины с Деремом, «что могло бы послужить ей в защиту», показывает, с какой решимостью стремилась реформистская фракция погубить королеву. Аннулирования брака было недостаточно, поскольку оставалась опасность, что злость и горе Генриха со временем утихнут и он будет готов простить свою горячо любимую бывшую супругу.