Порча, сглаз, или Сама дура… Дневник экстрасенса - [33]

Перезвонив Андрею и дав соответствующие указания, практически в объятиях всех сельчан, я шла отдыхать в уже знакомый мне чистый и уютный дом Глеба Ивановича и его жены Марии. По пути вспомнила, что хотела пригласить в Москву на прием пару-тройку человек. Но особенно мне нужно было встретиться с пожилой женщиной, которая принесла картину с изображением барской семьи. Вот тогда я точно улечу отсюда с совершенно чистой совестью. Найдя в толпе эту женщину глазами, я попросила Марию тихонько подойти к ней и через час прийти в дом Марии и Глеба Ивановича. Только сделать это надо было очень тихо и осторожно, чтобы другие не потянулись за женщиной. Мария понимающе кивнула, как бы невзначай подошла и прошептала ей на ухо мое приглашение, предварительно предупредив об осторожности.

Мы с Глебом Ивановичем подошли к дому, я еще раз попрощалась со всеми и, обессиленная, села ужинать. Мария хлопотала около меня, подавая одно блюдо за другим. Только здесь, уже сидя за столом, я почувствовала, насколько голодна. До пирожков дело так и не дошло: надо было срочно прилечь, чтобы восстановить энергетику для приема приглашенной женщины. Уснула я моментально. Видимо, усталость и вкусная деревенская пища сделали свое дело. Внезапно сквозь сон я услышала тихий шепот. Это пришла клиентка, которой Мария что-то объясняла, не желая меня будить. Но я уже проснулась, села на диване и увидела немую сцену разговора двух женщин. Мне стало смешно.

– О чем шепчетесь? Я все слышу.

– Фатима, я уж не хотела вас будить. Да и Татьяна успокоилась, отнеся вам картину.

– Женщины, вы мне тут сказки не рассказывайте. У Татьяны вся жизнь разрушена, да и здоровье тоже, а вы мне песни поете… Таня, жить хочешь?

– Конечно, хочу. Но так, как живу сейчас, – иногда совсем не хочу. Ни мужа, ни детей, ни здоровья, ни нормальной работы. Не живу, а выживаю.

Я смотрела на ее бледно-желтые руки и старческий облик, в котором трудно было определить возраст. Левая сторона лица была искажена, и по нему пробегали едва заметные обычному человеческому зрению судороги. Все признаки родового проклятия были налицо, как говорится. Но следовало разобраться в его причинах.

– Сколько тебе лет, Татьяна?

– 42 года. Старая уже. Да и больная вся. Лицо вот давно перекосило. Долго и упорно лечилась. Вроде лучше стало. Но внутри все болит, и никто ничего определить не может. В районной больнице нет хорошего медицинского оборудования. Надо ехать в Новосибирск, да денег на обследование нет. Сейчас же все платно.

Тут я окончательно проснулась. Ведь я старше этой женщины, но совсем не считаю себя старушкой на исходе жизни. Посмотрела на себя в зеркало и облегченно вздохнула, похвалив себя.

– Мария, нам нужна комната, где можно наедине поработать с Таней.

Женщина провела нас в дальнюю комнату, которая когда-то принадлежала их сыну. В комнате все было, как при его жизни. Я попросила убрать все его фото, чтобы энергии не смешивались. Свечой и своими заговорами почистила пространство, и мы начали беседу.

– Татьяна, как и когда к вам попала картина барской семьи?

– Не помню даже. Мне кажется, что она всегда висела у нас. Бабушка рассказывала, что эту картину принес домой дед и повесил в прихожую. В доме сразу стало как-то богато. Всем понравилось. Рама красивая, написано по-настоящему, на холсте. Такой в селе ни у кого нет. Она висела над обеденным столом. Можно сказать – в красном углу. Дед гордился, что вся барская семья перебралась к нам в дом жить. А потом, когда он и мои родители потерялись в лесу, бабушка перевесила эту картину ко мне в комнату, а на ее место икону повесили. Мы очень горевали. Они ушли за грибами и не вернулись. Тут же у нас тайга, болота. Может, провалились… Никто не знает. Искали долго, до самого снега. Но так и не нашли. Бабушка тогда сильно болела, да и я все время плакала, нервный тик лица вот с тех пор. А картину она в мою комнату повесила, чтобы мне не было так одиноко. Я все время на нее смотрела, и мне хотелось жить, как эта барыня. А жизнь-то совсем по-другому ко мне повернулась. С детства это лицо – дергается вся левая часть. С детства куча комплексов. Одета я была всегда плохо. Нам с бабушкой денег едва на еду и лекарства хватало. Одна радость была: я смотрела на картину и представляла себя на месте этой барыни. Но коль вы сказали, что надо отдать ее хозяевам – принесла. Может, и правда, она мне мешала жить нормально. Но я ее очень любила.

– Татьяна, а вы никогда не видели какой-то свет или вибрации, идущие от картины?

– Как же… видела. Она мне знаки подавала. То вдруг упадет ни с того, ни с сего… То в темноте как-то странно заколышется. Ветра нет, а она качается. Я подойду, поглажу ее, и она успокаивается.

– А каких-то событий вслед за этими движениями не происходило?

Женщина глубоко задумалась. Было такое ощущение, что она впала в транс. Потом внимательно и продолжительно посмотрела на меня.

– А об этом никто не узнает, Фатима?

– Нет, конечно. Мы с вами разговариваем за закрытыми дверями. Говорим тихо. Видеокамер и другим систем слежения, надеюсь, у Глеба Ивановича с Марией здесь нет.