Порабощенные сердца - [7]

Внезапно толпа зашумела. Под звуки приветственных и восторженных возгласов Маурик въезжал в ворота. В одной руке он держал отрубленную голову, в другой сверкающий на солнце меч. Сразу за ним следовало два десятка ликующих воинов. Оглушенная шумом толпы Рика смотрела не на шествие гордых победителей, а на добычу. Их было шестеро, закованных в колодки и связанных общей, продетой через ошейники цепью. Руки пленников привязаны за спиной к их собственным дротикам, лица закрыты капюшонами, плотно обхватывающими головы.

Подгоняемые идущими с боков воинами, пленные, спотыкаясь, шли вперед. Кто-то из толпы кинул камень, и полетели камни, комья грязи, оскорбления. Зеваки смеялись, глядя, как собаки кусают пленных за ноги. Ничего не видя в капюшонах, те не могли ни отпихнуть собак, ни уклониться от камней, но никто не издал ни звука.

Рика смотрела, не двигаясь. Жалость, которую она почувствовала бы к любому беззащитному и мучимому животному, теперь не возникала. Римляне. Это слово подступило к горлу как мучительное удушье. Она не видела их лиц, но это не имело никакого значения. Она видела других, подобных им, и знала, что они воплощение зла и жестокости.

Колонна пленников и воинов вошла в поселок, и толпа расступилась, давая им пройти. Маурик не спеша вел отряд мимо кузниц с округлыми крышами, мимо загона для лошадей, направляясь к деревянному помосту в центре поселка. Стремясь увидеть, что будет дальше, толпа окружила возвышение. Маурик поднялся на помост, насадив свой кровавый трофей на один из угловых столбов. Рика попыталась отойти назад, но толпа увлекла ее за собой и вытолкнула к самому краю деревянного сооружения. Разглядывающий возбужденных зрителей Маурик заметил ее.

— Вдова моего брата, ты пришла в надежде увидеть, как прольется кровь римлян? Скажи только слово, и я снесу голову любому по твоему выбору. — И как бы убеждая, он махнул мечом в сторону цепочки пленников, которые под охраной поднимались на помост. Все еще закрытые капюшонами и связанные между собой римляне не видели, куда надо идти. Их грубо толкали и ставили лицом к толпе.

Рика отвела глаза от жестокого зрелища. Она была смущена и сердилась на себя за внезапно возникшее в ней чувство жалости к пленникам, чувство, которое она в себе не предполагала, да и не желала ощущать.

— Выбирай, Рика! — В настойчивости Маурика несомненно звучала нота осуждения. И несомненно в его глазах читалось злорадство. Под этим взглядом Рике было не по себе. Ведь он осудил ее, признал виноватой и приговорил терпеть презрение. А перед свидетелями, поскольку воин должен чтить своих родственников, он устроил этот спектакль мстящего брата.

Толпа, видя в ее замешательстве помеху собственному удовольствию, начала изливать свое раздражение в громких насмешках. Неожиданно, так же быстро, как и возникли, выкрики прекратились. Рика догадалась о причине. Как и Маурик. Его лицо мгновенно потемнело, и он повернулся к приближающемуся человеку, единственному, чье положение в племени в данный момент было выше его собственного.

Церрикс взошел на платформу, и толпа мгновенно стихла. Вражда между королем и Мауриком была всем хорошо известна. Маурик стоял за открытую войну, Церрикс же считал, что надо извлечь урок из судьбы силлуров на юге. Он полагал, что ордовики должны любой ценой избегать открытых битв, в которых сразу скажется преимущество завоевателей. Это по его приказанию не было ответных действий на бойню, случившуюся весной. Пока он король, для его народа главным будет не война из жажды крови и мести, а выживание. До сих пор Совет старейшин считал необходимым поддерживать его власть и отвергал претензии Маурика на королевство, хотя они были столь же обоснованны, как и права Церрикса.

Именно это соперничество заставляло толпу хранить сейчас полное молчание. На мгновение были забыты даже римляне, стоявшие у края помоста. Все взоры были прикованы к двум воинам, равным по силе и положению, взгляды которых тотчас столкнулись с безмолвной враждебностью.

Первым заговорил Церрикс.

— Убери меч, Маурик. Он хорошо послужил людям, но время кровопусканий прошло. Убийство этих людей не принесет пользы. Для многочисленных легионов потеря шестерых так же незаметна, как и вычерпывание нескольких горшков воды для реки.

— Ты мягчеешь, Церрикс, и стареешь, — парировал Маурик, вкладывая меч в ножны. — Хотя кожа у тебя еще гладкая, ты ведешь себя как старик, у которого кровь недостаточно горяча для храбрости и чести.

Толпа ахнула, пораженная дерзостью оскорбления.

— Ты сказал, храбрость и честь, Маурик? Это с ними ты так стремишься к славе любой ценой?

— Не к личной славе. Я борюсь во славу нашего народа. А ты, ты, Церрикс, потерял последние остатки чести. Оставить врага живым — недостойно воина, а тем более короля.

Рика невольно отпрянула от них. Эти двое вели словесную баталию так, будто скрестили мечи в жестокой схватке. Церрикс не обратил внимания на поднявшийся ропот.

— Но, однако, король — я, и пока я правлю этим королевством, ты будешь подчиняться моим приказам.

— Так ты снова позволишь, чтобы убийство наших соплеменников, в тем числе моего брата, и насилие над нашими беззащитными женщинами, — он взглянул на Рику, и его попрекающий взгляд противоречил негодующей речи, — остались неотомщенными? А как же наши законы? Даже внутри племени за убийство полагается расплата!