Попытка - не шутка - [22]

Спустя полчаса молодые люди, сидя уже за чаем, мирно беседовали между собой на совершенно постороннюю тему, видимо, стараясь не затрагивать щекотливый случай, сведший их вместе; сказано было только кое-что насчет того, какое объяснение дать завтра Балашеву, если б он сделался свидетелем выбытия из дома. Правда, вначале такое воздержание стоило Матову больших усилий; но после двух-трех деликатных отклонений со стороны гостя Лев Николаевич решился не говорить сегодня больше об этом предмете. Речь у них шла теперь о заводских порядках.

— Крестьяне, пожалуй, обижаются на меня и за то еще, — с жаром говорил Терентьев, — что я не допускаю к работам подростков. Но я на это не смотрю: мальчики довольны таким распоряжением, а ведь они-то и составляют молодое поколение, выгоды которого я считаю долгом беречь гораздо больше, чем интересы взрослых. И у нас, да и за границей, мне пришлось насмотреться, как злоупотребляют подростковыми силами, и там тоже разумный экономический расчет чаще всего отодвигается на задний план, а грошовый…

Управляющий как-то странно замолк вдруг и задумался.

— А вы долго жили за границей? — спросил Матов, видимо, желавший уловить какую-то нить из его ответа.

— Достаточно долго для того, чтобы не особенно восхищаться западными порядками, — несколько грубовато проговорил Терентьев и снова задумался. — Однако мне пора и убираться, — очнулся он вдруг сразу, будто от внезапного толчка. — Да и вам, я думаю, покой не помешает: водь вам завтра рано вставать…

— Теперь вот не поздно, — заметил убедительно доктор. Петр Лаврентьевич мельком взглянул на часы:

— Нет, не поздно, — подтвердил он, вставая. — Но мне еще придется завернуть на минутку к Зауэру, известить его, что условия вами приняты.

— Так вот что: чем вам делать завтра лишний крюк сюда, приезжайте вы лучше от Зауэра ночевать ко мне, — радушно пригласил Лев Николаевич управляющего.

— Благодарю вас, я переночую в доме Белозеровой, — ответил Терентьев. — Это тоже близко отсюда, да там же, кстати, и моя шкатулка с пистолетами.

Невозможно было произнести эти слова проще и скромнее, чем выговорил их управляющий, но они почему-то кольнули доктора в самое сердце и подняли со дна целую бурю.

— Так до завтра! — сказал он, сильно побледневши и резко переменив тон.

Управляющий посмотрел на него во все глаза.

— Что с вами, доктор?

Матов сконфузился и протянул гостю руку.

— Я неловко настроен сегодня, вот и все. Ради бога, извините меня! — глухо сорвалось у него с языка.

Глава VII «ПЕТУШОК ИЛИ КУРОЧКА»

Над Завидовом опять стояло серенькое, как вчера же, совершенно осеннее раннее утро, морося частым и мелким, как пыль, дождиком. Лев Николаевич сидел у открытого окна, и, несмотря на то, что дождевые капли обильно падали на лицо доктора, он ни на минуту не изменил своего неподвижного положения; с первого взгляда можно было подумать даже, что Матов спит. Но сон, очевидно, был далек от него: строгие черные глаза молодого человека задумчиво смотрели в туманную даль и только изредка, как бы утомясь от излишнего напряжения, полузакрывались длинными ресницами. Лев Николаевич действительно не ложился всю ночь. Впрочем, хотя следы этой бессонницы и остались у него на лице, оно было совершенно спокойно теперь и выражало скорее твердую решимость, чем что-нибудь другое.

Немного раньше, чем за полчаса до назначенного срока, к крыльцу постоялого двора почти без малейшего шума подъехал легкий шарабан управляющего.

— О, да вы уж на ногах! Мое почтение! — крикнул Терентьев вздрогнувшему от неожиданности этого приветствия Матову. — В таком случае мне незачем и слезать, я здесь подожду. Невеселое утро, не правда ли?

— Здравствуйте. Да, не совсем веселое. Но вы зайдите лучше, а то вас промочит: мне еще одеться надо, — ответил доктор, вставая и высовываясь из окна.

— Не стоит, ведь я видите в чем, — Петр Лаврентьевич ткнул пальцем в полу своего непромокаемого плаща.

— Выкурили бы сигару… а? Впрочем, как хотите, — сказал Лев Николаевич, скрываясь за окном.

Управляющий надвинул глубже на затылок клеенчатую фуражку и стал насвистывать какой-то марш.

— Куды эвто, Петр Лаврентьевич, спозаранку-то собрался? — высунулась тем временем из форточки седая голова Балашева. — Доброго здоровья!

— И вам также!

— Далече, говорю?

— Едем с вашим жильцом на охоту, да, кажется, дождь помешает, — объяснил Терентьев.

— Прояснит, кажись, — сказал Никита Петрович, оглядывая горизонт. — Только, надо полагать, много же вы с твоей тележки-то птицы настреляете… — прибавил он с добродушной иронией.

— Потому-то мы и берем ее с собой, чтобы было на чем дичь привезти, — рассмеялся управляющий.

— Разе што так.

Балашев поспешил отойти от форточки, бережно снял со стены докторский подарок и понес его на половину жильца. Оказалось, однако ж, что Льву Николаевичу никакой надобности в ружье не предстояло. Хозяину Матов коротко пояснил только, что «двустволка немного тяжела для него и потому он воспользуется легоньким карабином управляющего, к которому они наперед заедут закусить и напиться чаю». Впрочем, от зоркого глаза Никиты Петровича не ускользнула та особенная тщательность, с какой этот раз одевался его постоялец. Едва только шарабан с мнимыми охотниками отъехал от постоялого двора, старик торопливо вышел на крыльцо и долго с видимым интересом следил глазами за направлением экипажа.