Попытка - не шутка - [21]

Терентьев тоже встал и несколько раз провел у себя по лбу ладонью правой руки.

— Вы, право, ставите меня, доктор, в весьма неприятное положение, — сказал он как-то неопределенно, не то отказываясь, не то принимая предложение.

— Верю от души и хорошо понимаю деликатность вашего отказа; но я все-таки усердно повторяю вам свою просьбу… ради исключительности моего собственного положения, — пояснил Матов, порывисто пожимая ему руку.

Петр Лаврентьевич не совсем охотно принял это пожатие, опять потер себе лоб, находясь в очевидном раздумье.

— Вы ничего не будете иметь против того, если я предварительно переговорю об этом с самой г-жой Белозеровой? — спросил он наконец, как-то добродушно-выразительно останавливая свои серые глаза на собеседнике.

— Сделайте ваше одолжение.

— В таком случае, часа через два я дам вам положительный ответ. Вы остановились, конечно, на станции? — осведомился управляющий.

Матов назвал ему постоялый двор Балашева.

— Найду, — коротко сказал Терентьев и раскланялся.

Отыскав Никиту Петровича в указанной им кузнице, доктор крикнул ему: «Едемте!» — и торопливо вскарабкался на хозяйскую телегу.

— Неуж поспели оглядеть завод в эко коротко время? Скоренько же! — заметил Балашев, трогая вожжами.

— Сегодня управляющий занят, осмотрю в другой раз, — отрывисто пояснил Лев Николаевич.

Он молчал потом почти всю дорогу, изредка только вставляя неохотное слово на вопрос спутника, который наконец и оставил в покое доктора, благоразумно заключив, что «толку, мол, от него не добьешься, што за человек таков есть». Матов, впрочем, и сам не мог бы определить теперь своего настроения; в голове у него роились какие-то странные мысли, возникали какие-то смутные не то догадки, не то предчувствия. Он думал о Белозеровой, думал о Петре Лаврентьевиче, и, чем дольше сосредоточивалось на последнем внимание доктора, тем сложнее и запутаннее становились его торопливые выводы об управляющем.

«Что это за личность? На авантюриста он непохож, на романического любовника — еще того меньше, так какие же могут существовать отношения между ним и Евгенией Александровной? Сам Терентьев сказал, что „хорошие“… Гм! Хорошие!.. Это весьма неопределенно. По-видимому, и общего-то ничего нет у них: один — очевидно, деловой малый, немножко буржуа с американской складкой, крепок и сведущ, как и следует быть такому субъекту; другая — нечто идеальное… Например, это славное страдальческое лицо с огненными глазами… Впрочем, ведь контрасты иногда влекутся взаимно… Да нет! Не может быть… Наконец, разве бы он отнесся так спокойно к этой истории, если б между ними было что-нибудь?.. Но в том-то и дело, что уж слишком подозрительно казалось это спокойствие: хоть бы удивление выразил! А то он, право, выслушал мое объяснение точно так, как выслушал бы меня, вероятно, и завидовский поп, если б я предложил ему отслужить мне напутственный молебен… Да! странно… Страннее всего, однако, то, что я здесь на каждом шагу делаю глупости, глупости и глупости!!!»

Почти такова была, за немногими исключениями, основа дум и выводов Льва Николаевича, пока он ехал обратно. У себя дома, напрасно поджидая довольно долго Терентьева, Матов даже почувствовал что-то вроде ненависти к нему (не разб.), впрочем, дать себе удовлетворительный ответ в этом новом чувстве, не имевшем пока никакой законной причины. Между тем Петр Лаврентьевич, хотя и не через два часа, как назначили раньше, а уже после сумерек, все-таки завернул к доктору с обещанным ответом.

— Я опоздал, извините, — сказал он быстро, входя и здороваясь, — кое-что меня задержало. На вашу просьбу согласен… ради необыкновенной исключительности данного случая и то погрешу против принципа. Был сейчас у секунданта вашей противницы и привез вам ее условия. Вот они.

Терентьеа вынул из кармана исписанный лоскуток бумаги и, заглядывая в него в промежутках речи, отчетливо продолжал:

— Г-жа Белозерова желает, чтобы поединок состоялся завтра ровно в шесть утра, пока спит село. Места я вам не назову теперь, а укажу его в назначенное время, так как вы все равно не знаете здешних окрестностей. Оружие — пистолеты. Если их у вас нет, я могу служить своими. Будет брошен жребий, кто первый должен стрелять, г-жа Белозерова первенства этого не хочет. Выстрелы последуют с места на расстоянии восьми шагов. Промах, даже с обеих сторон, не дает права на возобновление дуэли, и дело после того считается оконченным. Принимаете ли вы эти условия?

— Да, я согласен, — почти безучастно отозвался Матов, хотя в следующее мгновение сердце забило у него непреодолимую тревогу. Он встал и прошелся по комнате с видом человека, не знающего, за что ему теперь приняться.

— Я с удовольствием напился бы у вас чаю, доктор, если это никого не обеспокоит, — сказал вдруг управляющий, пристально и, по-видимому, не без участия следивший за хозяином своими добродушными глазами.

Лев Николаевич мгновенно оживился.

— Распоряжайтесь у меня как дома, Петр Лаврентьевич, — заговорил он самым приветливым тоном. — Мы теперь товарищи, хотя, может быть, и ненадолго, может быть, даже и против вашей воли… Поверьте, что без уважения к вам, на чем бы оно ни основывалось, я, с своей стороны, никогда не позволил бы себе предложить вам ту роль, которая связывает нас на известное время. Так точно. Премного вам обязан! — заключил доктор, несколько горячо пожав обеими руками протянутую ему при последних словах руку гостя.