Попытка - не шутка - [20]

«Ужасно он напоминает манерами американца», — подумал Матов, которому чрезвычайно удобно было наблюдать за ним со своего открытого поста.

— Чудаки вы, братцы! — доносился между тем до слуха доктора звучный баритон управляющего. — Но хотите понять собственной пользы: ведь ежели я рассчитаю вас по вашему-то, так сами же вы и потерпите убытку по рублю восьми гривен в неделю на брата. Ну-ка, Степан Гаврилович! У тебя половчее смекалка-то, раскинь ты ее хорошенько да разжуй товарищам-то, что брешут они, больше ничего. Либо столкуйтесь вы наперед промеж себя порядком да потом ужо и приходите сюда: меня вон еще гость ждет…

— Да мы те и на веру дадим, — заметил один из рабочих.

— Нет уже, брат, сам ты знаешь, до веры-то я небольшой охотник, — с улыбкой возразил ему управляющий. — Поди посчитай лучше прежде.

Заводские ребята переглянулись и, ухмыляясь, один за другим стали неохотно отступать от крыльца.

— Теперь я весь к вашим услугам, — обратился через минуту Терентьев к Матову, всходя на террасу и располагаясь против него на стуле. — Чем могу вам служить?

Доктор как будто смутился немного от этого прямого вопроса и не сразу ответил на него.

— Признаюсь… Я по правде в весьма… странном положении, — медленно проговорил он наконец, роясь в боковом кармане своего сюртука и вынимая оттуда скомканное письмо Белозеровой. — Моя просьба, вероятно, также покажется вам… очень странной, но прежде, чем высказать ее, я попросил бы вас прочесть вот эту записку…

Петр Лаврентьевич не без удивления принял письмо из рук Матова, но прочел его внимательно и совершенно спокойно, по крайней мере, доктор, пристально следивший за выражением лица управляющего, не заметил на этом лице ничего такого, что бы доказывало противное.

— Сколько я понимаю, это или вызов, или прямое согласие на него? — сказал вопросительно Терентьев, по-прежнему спокойно отрывая глаза от последней строчки письма и поднимая их на собеседника.

— Мне тоже кажется, по дело в том, что я ненадлежащим образом понят…

— Мной?

— Евгенией Александровной.

— Ах, г-жой Белозеровой! — повторил Терентьев, заметно подчеркнув последние два слова. — Чего же вы от меня желаете?

— Позвольте мне передать вам прежде всю эту нелегкую историю… — почему-то сконфузился доктор.

— Но, г. Матов, — живо перебил его управляющий, — вероятно, г-жа Белозерова не считает нелепостью того, к чему она позволила себе отнестись так серьезно, так…

— Все-таки, прежде чем делать какие бы то ни было заключения, — не дал ему договорить в свою очередь Лев Николаевич, — я попросил бы вас выслушать меня хладнокровно.

Терентьев только кивнул головой в знак согласия, но не сказал ни слова; от доктора не ускользнула, впрочем, легкая тень неудовольствия, мелькнувшая теперь на лице управляющего. Задумчиво поправив очки, Матов довольно подробно передал ему обстоятельства своей встречи с Евгенией Александровной и восстановил почти слово в слово текст известного письма к ней.

— Как видите, — сказал он, заключая этим свой рассказ, — с моей стороны не было подано никакого повода к оскорблению, если я погрешил чем-нибудь, то разве… излишней вежливостью.

— Говоря откровенно, — возразил Терентьев, — и в том, что вам угодно называть «излишней вежливостью», я усматриваю только некоторую навязчивость; что же касается вашего письма, то смысл его очевиден и, по-моему, оно понято надлежащим образом.

— Относительно письма мне не приходится спорить: я погорячился и принимаю на себя ответственность за это; но, право, если даже допустить, что я был навязчив, то все-таки поведение Евгении Александровны…

— Извините, — с прежней живостью перебил доктора управляющий, — я не вхожу в оценку ни вашего, ни ее поступка; выразив же просто свое мнение, ограничусь вопросом, чем могу служить вам?

— Согласитесь, Петр Лаврентьевич, что ведь это — пренеприятная история… — еще раз уклонился почему-то Матов от прямого объяснения.

— Так точно; но я тут при чем же? Г-жа Белозерова, конечно, вправе располагать собой, как она хочет, — последовал холодный ответ.

— Мне кажется, что при маленьком участии с вашей стороны дело это легко могло бы принять иной оборот…

— Не догадываюсь, — нетерпеливо пожал плечами Терентьев.

— Если б вы, например, приняли на себя труд убедить Евгению Александровну взять обратно ее неосторожное выражение… — тихо заметил доктор.

— Сколько я знаю г-жу Белозерову, — возразил, помолчав, управляющий, — она не из тех, которые легче убеждаются чужими доводами, нежели собственными, и с этой стороны я решительно не могу предложить вам услуг.

— В таком случае, мне остается только просить вас быть моим секундантом, — окончательно выразил Матов причину своего визита.

— Меня?! — Терентьев удивленно вскинул на него глаза. — Почему же именно меня? Мне меньше, чем кому-нибудь, позволительно принять на себя подобную роль: при тех хороших отношениях, какие существуют между мной и г-жой Белозеровой, я счел бы крайней неделикатностью встать на сторону ее противника — это раз; кроме того, извините, дуэль, по-моему, величайшая глупость, какую только придумал мир…

— Не лучшего мнения и я о ней. Но уж вы, ради бога, выручите меня, — горячо проговорил Лев Николаевич, вставая. — Мне решительно не к кому обратиться больше. Войдите только в мое положение: я здесь проездом, никого не знаю, да, наконец, я думаю, никого бы и не нашел, кроме вас.