Попутчики - [10]

Друг Григория Чубинца нельзя сказать, что высоко комиссарил, однако всё-таки на работу меня устроил возчиком в артель по производству сельтерской воды. Работа мне нравилась, с конями я обращаться умел, и кони были не скаковые, ломовики, которые тащили платформу с бочками или ящики с бутылками. На такой работе моя хромота большой помехой не была. То время, если вы помните, называли временем энтузиастов. И в фильмах тех лет так оно изображено, и так о нём поётся. И правильно поётся. Не знаю как старики, но молодёжь того времени всё время находилась в кипении. Нас подогревали, а мы кипели, как пшённая каша без молока и жиров. Постная водяная пшённая каша особенно сильно клокочет. Как-то приехал к нам из Киева лектор по астрономии и привёз с собой переносной телескоп, в который каждый желающий за рубль пьятьдесят копеек мог глянуть на солнце. Рубль пятьдесят, если вы помните, стоимость порции мороженого. Глянул я, и в телескоп солнце показалось мне кипящей пшённой кашей. Именно в подобный телескоп мы смотрели тогда на мир, и всё вокруг нас кипело. Лично я, работая, учился в вечерней школе рабоче-крестьянской молодёжи, так что к сороковому окончил семь классов. Плюс посещал сразу три кружка: литературный, который вёл преподаватель пединститута имени Нечуя-Левицкого Цаль Абрамович Биск, драматический, который вёл артист местного театра Леонид Павлович Семёнов, и политического образования, которым руководил лектор горкома товарищ Попач, он же председатель местного Осоавиахима. Попач этот был человек тёмный, но авторитетный. Говорили, он цитаты Ленина от цитаты Молотова не отличит, однако всегда сидел в президиумах торжественных заседаний. Любил слово «пэрвопрычына», через «э» и «ы». Иногда называл себя не лектор, а «пэдагог». В пивной его как-то ударили, так он крик поднял: «Вы пэдагога стукнули». В общем по эрудиции полная противоположность Цалю Абрамовичу Биску, но по темпераменту они были схожи. Вот уж кто кипел. Только рот раскроет, как оттуда: «Пролетарский интернационал», «Парижская коммуна», «оппортунизм», «троцкизм», «фашизм»…

На обсуждении спектакля «Овод» в местном театре имени Ивана Кочерги Биск выступил разгромно: «Эта сладенькая революция, сентиментальные Чарские от революции нашему юношеству не нужны». И объяснил, что Чарская — антипролетарская писательница буржуазного мещанства. Вообще, ко мне Биск относился хорошо за моё незаможное происхождение и одобрял первые мои литературные опыты, советуя читать драматурга Киршона. Но насчёт «Овода», которого играл Леонид Павлович Семёнов, не все с Биском были согласны, даже большинство не согласно, и я в том числе. Особенно, когда выступила Галя Щебивовк, наш комсомольский секретарь, которая, как многие девушки города, была в Леонида Павловича влюблена. Оно и не удивительно, Леонид Павлович, прекрасный душевный человек и хороший актёр с отличными данными: рост, голос — баритон, большое обаяние. Но несмотря на все возможности по женской части, жил он один со своей слепой сестрой, гораздо старше его возрастом. Можете себе представить, как возмутило многих выступление Биска против Леонида Павловича, а Галина Щебивовк так прямо и заявила Биску: «Я сейчас разревусь в знак протеста против вашей демагогии». И добавила, что ей известно, будто Цаль Абрамович является земляком Троцкого и даже внешне на Троцкого похож, такая же бородка и очки. После этих слов всё переменилось. Цаль Абрамович побледнел и скрылся, Леониду же Павловичу устроили овацию. Директор местного театра Гладкий вручил ему цветы, а председатель Осоавиахима Попач наградил Леонида Павловича отрезом на костюм, заявив, что известный актёр отрез выиграл по лотерее Осоавиахима, реализация которой производится среди трудящихся на основе полной добровольности, и призвал подписываться на новую лотерею, тираж которой состоится в ноябре 1941 года. А что уж будет в этом ноябре, и где он сам будет в этом ноябре, конечно, тогда предположить было невозможно. Хотя некоторые предполагали.

Среди людей, оказавших на меня разнообразное влияние, хотелось бы упомянуть старичка Салтыкова, заведующего читальным залом библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. Был он человек не современный, из дворян и лишенцев, то есть не имеющих права голоса на всеобщих выборах. Этот старичок Салтыков о Киршоне отзывался с презрением, и от него я впервые услышал такие имена, как Гоголь и Достоевский. Сейчас я уже давно только газеты читаю, а тогда и в чтении кипел, всё было для меня новорождённым, одно обнаруживалось, другое открывалось. Помню радость до слёз, которую доставила мне книжка «Записки Идиота». Вот вы улыбаетесь, и я вдоволь тогда наулыбался, читая. Но одновременно как-то вдруг и заплакалось. Вот видите, даже сейчас слёзы утираю, хоть содержание уж совсем позабыл. Мне кажется, после этой книжки семья моя из села Чубинцы, от которой я убежал, все мои злые братья и сестры, и моя безразличная ко мне мать, и мой жестокий батька вдруг сделались мне не чужими, и я пожалел о их смерти. За это учение я был старичку Салтыкову очень благодарен и, расчувствовавшись, рассказал ему, что люблю театр, но поскольку из-за хромоты артистом стать не могу, хочу стать драматургом, кое-что уже написал, и это даже одобрено преподавателем пединститута Цаль Абрамовичем Биском. Господи, это имя прозвучало, как гром, и из глаз старичка Салтыкова сверкнули молнии, и он даже помолодел лицом. Потому что ненависть всегда чувство молодое.