Попугаи с площади Ареццо - [42]

Она смотрела на него, ожидая его реакции, чтобы продолжить.

Батист пробормотал:

— Я об этом догадывался.

Она прошептала в ответ:

— Сказать по правде, я не скрывалась.

Он кивнул. «Чтобы разговор продолжился в духе этой уважительной открытости», — подумал он. Он склонился к улыбающейся Жозефине:

— Так, значит, влюбилась… Это хорошая или плохая новость?

Она с участием схватила его за руку:

— Пока еще не знаю. По сути, это ничего для тебя не меняет. Что бы ни случилось, я выберу тебя, Батист, и останусь с тобой. Вот это-то я и хотела сказать тебе в первую очередь. Ты, ты, ты самый лучший на земле!

Батист ощутил, как волна удовольствия погрузила его в кресло, и он расслабился. Он был прав, веря в честность Жозефины. Теперь он мог выслушать все, что угодно, раз она подтвердила, что он остается ее избранником.

— Это давно?

— Две недели.

— Чего ты хочешь?

— Устроить встречу.

— Прости?

— Хочу, чтобы вы встретились, — весело повторила она. — А что? Вас двоих я люблю больше всех на свете, и мне очень хотелось бы, чтобы вы оценили друг друга по достоинству.

— Да ну?

— А кто знает?

— Кто знает — что?

— У нас же с тобой всегда были одинаковые вкусы. И очень возможно, что ты отреагируешь так же, как я.

Батист так опешил, что рассмеялся:

— Жозефина, ты поистине уникальна!

— Надеюсь. Ты, впрочем, тоже.

Чтобы прийти в себя, он заказал еще вина и уставился на рубиновую жидкость в бокале.

— Прости, что интересуюсь подробностями, но… это уже произошло между вами?

— Да. — Она целомудренно опустила глаза. — Это было очень хорошо, если тебя интересуют подробности. Ах, ну совсем не так, как с тобой. Очень хорошо. По-другому. Но в этих делах, ты же знаешь, я никак не смогу обойтись без тебя.

Батист покачал головой, зная, что она не кривит душой: она обожала заниматься с ним любовью. Он удивился, не почувствовав себя униженным еще больше, когда узнал, что она отдавалась другому.

— Это странно…

— Что?

— Что я не сержусь на тебя. Твое признание меня смущает, волнует, делает уязвимым, но я не злюсь на тебя.

— И на том спасибо! Я же такая откровенная! Я ничего не скрываю! И говорю тебе, что ты значишь для меня больше, чем кто бы то ни было!

Он покачал головой:

— И все же пойми, Жозефина. Мы живем вместе больше двадцати лет, и ты объявляешь мне о самом худшем, что может произойти.

— Вовсе нет!

— Это так. У нормальных людей.

— Ах, Батист, пожалуйста, ну при чем тут нормальные люди! Ни я, ни ты вовсе не нормальные люди и не собираемся ими стать.

Она метала громы и молнии — так ее возмутили его слова. Он восхищенно прыснул со смеху:

— Да, именно так я и говорил. Ты выбиваешь меня из колеи, но мне не удается на тебя рассердиться.

Воодушевленная очевидностью, она выпалила громко, почти выкрикнула:

— Потому что ты любишь меня, а я — тебя! Мы с тобой не можем разрушить нашу жизнь.

Посетители ресторана, услышав эту новость, стали оборачиваться и благожелательно заулыбались.

Батист успокоил ее, крепко сжав запястье:

— Ты, несомненно, права.

Они принялись дегустировать закуски.

Странное дело, Батист чувствовал себя влюбленным более, чем когда-либо. В их взаимопонимании крылась чудесная тайна. Жозефина восхищала его. Простая и лучезарная, она воспринимала жизнь, не заботясь о табу и не произнося банальностей. Жизнь захватила ее врасплох, и она хотела с ним поделиться.

— Знаешь, с самого начала этой истории я поняла, что ты мужчина моей жизни. Я не шучу.

Он поцеловал ей руку.

Она возбужденно продолжала:

— Ты мужчина моей жизни, потому что ты самый умный, талантливый и внимательный.

— Продолжай, я хорошо переношу комплименты.

— Ты мужчина моей жизни, потому что я считаю тебя красивым, ты нравишься мне уже больше двадцати лет, и я всегда хочу целовать тебя, когда тебя вижу, и мне нужно, чтобы ты крепко обнимал меня и занимался со мной любовью.

— Внимание, осторожно, я могу и поверить.

— Ты мужчина моей жизни, потому что я хочу стареть с тобой.

— Я тоже.

— Ты мужчина моей жизни, потому что ты превосходишь и заменяешь всех остальных.

— Не преувеличивай, Жозефина, ты только что завела любовника.

— Вовсе нет!

— Но…

— Я влюбилась в женщину.

Батист ошалело откинулся в кресле. Жозефина, блестя глазами, уточнила влюбленным голосом:

— Ее зовут Изабель.

В эту ночь Жозефина и Батист предавались любви иначе, чем прежде. Ухищрения итальянской кухни, обилие выпитого брунелло и головокружение от небывалой ситуации сблизили их. Понимая, что другие любовники после такого разговора повздорили бы, а то и расстались, они ощущали опасность разрыва, и их захлестнул прилив новой любви. Батисту, дрожащему от нетерпения, казалось, что сегодняшняя ночь последняя, Жозефине — что первая. Они давно уже забыли этот священный страх перед телом другого, это бережное отношение к дарованной интимности, этот восторг воздаяния за удовольствие. Тела их сплетались, и они причащались друг друга.

На следующий день Батист уединился. Усадить себя за работу ему не удалось, но ему было важно побыть одному.

Об Изабель он знал немного: ей около сорока, то есть она их ровесница; вырастила двоих детей, которые заканчивают учебу в Соединенных Штатах; живет вместе с мужем, с которым у нее общий бюджет и некоторые привычки.