Поправки - [22]

Стыд достиг точки кипения, мозги вот-вот взорвутся. И все же Чипу хватило терпения еще раз обыскать одежду Мелиссы, не сводя при этом бдительного взгляда со спящей возлюбленной. Лишь перебрав по второму кругу ее вещи, прощупав каждый шов, он пришел к выводу, что мексикан-А спрятан в наружном кармане сумки, надежно застегнутом на «молнию». Зубчик за зубчиком он осторожно раздвигал «молнию», скрежеща зубами от невыносимо пронзительного звука, и приоткрыл карман ровно настолько, чтобы в отверстие прошла рука (это проникновение вновь раздуло пламя воспоминаний; его огнем жгли все те вольности, которые он позволял себе по отношению к Мелиссе здесь, в номере 23, ненасытная похоть его рук, его пальцев – о, как он теперь мечтал никогда, никогда не прикасаться к ней!), и в этот миг на тумбочке возле кровати задребезжал сотовый телефон и девушка со стоном проснулась.

Выдернув руку из запретного места, Чип побежал в ванную и долго стоял под душем. Вернувшись, он застал Мелиссу уже одетой, она упаковывала сумку. Совершенно асексуальная, бесплотная в утреннем свете. Насвистывала веселую песенку.

– Дорогой, планы переменились, – сказала она. – Мой отец – он и в самом деле симпатяга – приезжает на денек в Уэстпорт. Я хочу повидаться с ним.

Если б и ему стыд был так же неведом, как ей! Но он не смел попросить у Мелиссы еще одну таблетку.

– А ужин? – спросил он.

– Прости. Но мне нужно ехать.

– Мало того что ты каждый день по два часа болтаешь с ними по телефону!..

– Чип, прости! Речь идет о моих ближайших друзьях.

Чипа передернуло от одного упоминания о Томе Пакетте, рокере-дилетанте, наследнике трастового фонда, который бросил семью ради любительницы роликов. За последние несколько дней он невзлюбил и Клэр, ведь она только и делала, что бесконечно изливала дочери душу по телефону, а та почему-то слушала.

– Отлично, – буркнул он. – Отвезу тебя в Уэстпорт.

Мелисса мотнула головой – волосы рассыпались.

– Милый, не сердись!

– Не хочешь в Кейп, не надо. Отвезу тебя в Уэстпорт.

– Ладно. Тогда одевайся.

– Только знаешь что: эта твоя «дружба» с родителями, право же, не вполне нормальна.

Мелисса будто не слышала. Стоя перед зеркалом, подкрасила ресницы. Потом взялась за помаду. Чип так и стоял посреди комнаты, прикрываясь полотенцем и чувствуя себя каким-то бородавчатым уродом. Мелисса вправе испытывать к нему отвращение. Тем не менее Чип хотел прояснить все до конца.

– Ты поняла, что я сказал?!

– Чип, милый, – она сжала накрашенные губы, – одевайся.

– Мелисса, дети не должны проводить все время с родителями. Родители не должны быть твоими «ближайшими друзьями». Необходим мятеж, бунт. Только так формируется личность.

– Может быть, так формировалась твоя личность, – возразила она, – но ты отнюдь не образец счастливого взросления.

Он принял это с улыбкой.

– Я себе нравлюсь, – продолжала Мелисса. – Про тебя такого не скажешь.

– И твои родители вполне довольны собой, – подхватил он. – Вся ваша семейка страшно довольна собой.

Впервые ему удалось по-настоящему обозлить ее.

– Да, я себе нравлюсь! – заявила она. – Что тут плохого?

Он не мог объяснить, что тут плохого. Не мог объяснить, чем плохи ее самодовольные родители, ее самоуверенность, и страсть к театральным жестам, и апология капитализма, и отсутствие друзей среди сверстников. Чувство, настигшее Чипа в последний день занятий – это он все запутал, с миром все в порядке, и каждый вправе быть в нем счастливым, а все проблемы исходят от него, только от него самого, – нахлынуло вновь, да с такой силой, что колени подогнулись, и он опустился на кровать.

– Как у нас с наркотиком? – спросил он.

– Кончился.

– Ладно.

– Было шесть таблеток, ты принял пять.

– Что?!

– Очень жаль, что я не отдала тебе все шесть.

– А ты что принимала?

– Адвил, милый. – Ласковое обращение в ее устах звучало уже откровенной насмешкой. – Болит?

– Я не просил тебя покупать наркотик, – огрызнулся он.

– Словами – нет.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Очень весело нам было бы без него!

Чип не стал допытываться дальше. Опасался услышать, что без мексикана-А он был бы никудышным, нервозным любовником. Да, конечно, именно таким он и был, но тешил себя надеждой, что Мелисса ничего не заметила. Новый стыд добавился к прежнему, а наркотика, чтобы заглушить его, больше не было. Чип опустил голову, закрыл лицо руками. Стыд погружался вглубь, ярость, вскипая, пузырьками поднималась вверх.

– Так ты отвезешь меня в Уэстпорт? – напомнила Мелисса.

Чип кивнул, но, должно быть, девушка не смотрела на него, потому что он услышал, как она листает телефонный справочник и говорит диспетчеру, что ей нужно такси до Нью-Лондона.

– Пансион «Комфорт-Вэлли», номер 23, – добавила она.

– Я отвезу тебя в Уэстпорт, – вслух произнес Чип.

– Не стоит, – откликнулась она, кладя трубку.

– Мелисса, отмени вызов. Я тебя отвезу.

Она раздвинула шторы, открыв вид на ограду, на прямые, как палки, клены и задний фасад завода по переработке вторсырья. С десяток снежинок потерянно порхали в воздухе. На востоке в разрыве туч проглядывало белое солнце. Чип поспешно оделся. Мелисса стояла к нему спиной. Если б не этот странный стыд, он бы подошел к окну, обнял ее, и она бы, наверно, повернулась к нему и все простила. Но собственные руки казались Чипу лапами хищника. Он боялся, что Мелисса в ужасе отпрянет, да и сам не был до конца уверен, что в темных глубинах души не жаждет наброситься на нее, жестоко наказать за то, что ей дано любить себя, а ему нет. Как же он ненавидел и как любил ее напевный голос, танцующую походку, безмятежное довольство собой! Она умела быть собой, а он нет. Чип сознавал, что погиб: она не нравилась ему, но расстаться с ней, потерять ее – полный кошмар.