Поползновение - [3]

День. Вот все говорят "день", "день", а в принципе ведь ничего особенного, ну день, ну и что дальше? День как день. Я, например, день вообще не люблю. А чего мне его любить-то, скажите пожалуйста? Я в дне разочаровался и этим частично освободился. А когда свобождаешься - сами знаете - можно и потерять что только захочешь, и забыть что только сможешь, и никто тебя пристыдить и упрекнуть за это не в праве. Но со мной остались мои мысли, и причем дневные мысли, а с ними ведь никакое освобождение толком не закончишь. Днем из меня вообще прямо-таки сквозит мыслями. Но если я раньше каждую мысль берег и лелеял, то теперь я их трачу на право и налево. А что - столько лет совершенствовал свой ум, что уже имею полное право сойти с него. Да, и сойти куда-то в место поспокойнее. Потому что я уже просто устал, да. Потому что когда я начинаю мыслить, я тут же начинаю умирать. Хе-хе, эдак "Cogito ergo morior". Но вот что самое смешное, именно мысли о смерти постепенно возвращают меня к жизни. Нелепость, да? Я бы посмеялся вместе с вами, но отучился искривлять губы подобным образом путем тщательных тренировок. Я даже два курса в специальной секции прошел. И поплакать с вами я тоже не могу - мои слезные железы удалили пару лет назад путем экспериментальной операции. Обо мне даже в газете написали. Там моя фотография и фотография моих желез. Где-то лежит у меня, надо поискать. Да, ну так в общем, поэтому я и не люблю день - днем тебе постоянно нужно что-то делать, это прямо-таки неписаное правило. Поэтому лучше давайте не будем о нем. Лучше давайте перейдем поскорее к вечеру.

Вечер. Звезды соревнуются с фонарями в свете. Луна смотрит на все это и остается равнодушной. Я тоже смотрю на все это и остаюсь равнодушным. Я соревнуюсь с Луной в равнодушии. Апатия. Предметы теряют всякое значение и распадаются на атомы, которые начинают кружиться перед моими глазами разноцветными точками. Довольно неприятное зрелище, но я пытаюсь оставаться равнодушным. Апатия пульсирует внутри и вырывается наружу непереваренным чем-то. Почему-то вспоминается Фрейд. Я принюхиваюсь к карусели атомов перед моим лицом и чувствую, что они переполнены сексом. Все в мире стремится к соединению, даже в разрыве, даже в распаде. Соединение - единственный фактор вселенского движения, это просто формула жизни, вокруг этого все и вертится. А как религия сексуальна! Один я остаюсь равнодушным ко всякому движению, сидя тут на скамейке. Я - вне пола. Я - стазис в этой круговерти. Я - ноль. Я - центр мироздания. Хе-хе... Атомы замедляют свой бег, и я выуживаю из ихней неразберихи какой-то образ. Кто-то волосатый на четвереньках пощипывает травку. И слева тоже. И справа. Неужели я просидел так долго, что даже не заметил, как мир вернулся к началу своего пути? Как это прекрасно! Я приподымаюсь со скамейки и тоже падаю на четвереньки. Как хорошо, как легко! Мы опять в саду Эдема и где-то там за облаками за нами наблюдает добрый седобородый Бог. Мееее... Мееее... Я ползу по асфальту среди окурков и пробок от Кока-Колы... ...И разверзлись тут хляби небесные и Бог сказал мне металлическим голосом: "Гражданин! Зоопарк закрывается, пройдите к выходу!" И чьи-то сильные руки схватили меня и потащили, потащили, потащили...

Виктор Максимов, самоубийца (В)

"Желания сбываются ПОТОМ, страдания происходят СЕЙЧАС" - промелькнула у меня в голове шальная мысль, и я с неприязнью отмахнулся от нее. Я посмотрел на крыши близлежащих домов, а потом себе под ноги, беззвучным шевелением губ призывая свое внимание сконцентрироваться, поднял глаза и взглянул в лицо солнцу, щурясь от его беспощадной всепроникаемости, и так говорил я ему:

Великое светило! Ты помнишь меня - уже один раз осмеливался заговаривать я с тобой! "К чему светилось бы твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь" - таковы были мои прежние слова, и говорил я их тебе с упоением, ибо был уверен, что ты внимаешь их. "К чему светилось бы твое счастье, если оно готово светиться даже тогда, когда нет преданных глаз всех тех, кому ты светишь" - таковы мои теперешние слова, и я не утруждаю себя уважительной интонацией, ибо знаю, что не буду услышан так же, как и раньше. Но пока ты стоишь в зените прямо над моей головой, и пока я стою в зените прямо под твоими ногами, будь же тогда хоть и равнодушным, но единственным свидетелем моих тщетных речей.

Великое светило! О сколько уже было их, наивных добровольных страдальцев, которые однажды обращали усталый взор свой к твоему слепому огненному оку и заговаривали с тобой! О сколько раз каждый из них постигал что-то необыкновенное, и удивленно благодарил тебя потом за приоткрытую истину, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием. О сколько раз к каждому из них затем являлось неизбежное сомнение как противовес или самозащита, и они удивленно вопрошали тебя, что им теперь делать, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием. О сколько раз они плакали, смеялись, любили и умирали в надежде обратить на себя хоть миг твоего внимания, а ты снова и снова смотрело на них со своим бесконечным равнодушием.