Попались - [17]

— Конечно, не стали бы, — с неприличной поспешностью согласился Холтофф. — Простите меня, штандартенфюрер, я был неправ. Честное слово, клянусь, я ни на что не намекал…

— Ладно, Холтофф, прощаю, — сказал Штирлиц. — Но в следующий раз выбирайте слова. До чертиков надоели все эти ваши упреки, подозрения. Чувствуешь себя, как в гестапо… А насчет триумфа воли ничем, увы, не могу вас порадовать. У меня те же проблемы. Сам бы рад пинком прогнать того спаниеля, но вынужден, как заведенный, его кормить, гладить, вести в дом. Хотя я, к вашему сведению, терпеть не могу никаких собак…

— А я птиц, — добавил Плейшнер. — Кричат, воняют, пачкают. Но все равно, как только прихожу на Блюменштрассе, непременно заворачиваю в этот птичий магазин. Не хочу, а ноги сами несут.

— Мы все у кого-то под колпаком, — тяжело вздохнул Мюллер. — С нами делают, что хотят. Могут запустить этот мир, могут остановить, потом запустить по новой. Недавно я шесть раз подряд вызывал Шольца. Не хочу, а все равно его зову. И шесть раз, одними и теми же словами, прошу у него бритвенные лезвия…

— Это дьявол! — объявила фрау Заурих. — Дьявол! Его повадки. Он всех нас искушает, и мы не в силах ему противиться.

— Но вдруг нас не искушают, а испытывают? — неуверенно предположила Барбара. — Тогда, фрау Заурих, получается, что это не дьявол, а совсем даже наоборот — верховное существо…

Снова раздалось хихиканье: это уж точно веселился Шелленберг.

— Ах, Барбара, Барбара, — укоризненным тоном заметил Штирлиц. — Стыдно. Для нас, истинных арийцев, верховным существом является наш обожаемый фюрер Адольф Гитлер. Вы что же, всерьез намекаете, будто все эти глупости — дело рук фюрера? По-моему, дружище Мюллер, вы изрядно подраспустили личный состав…

— Ну будет вам придираться, Штирлиц, — хмыкнул Мюллер. — Нашли, кого подловить на слове, — блондинку. Давайте-ка лучше спросим у вашего друга пастора: дьявол нами играет или кто?

— А действительно! — оживился Борман. — Хорошая мысль. Хватит отмалчиваться, герр Шлаг, мы не на Принц-Альбертштрассе, а вы не на допросе. Расскажите, наконец, что с нами всеми происходит.

— Да уж, выкладывайте, пастор, — поддержал Бормана агент Клаус. — А то какая-то полная хреновина здесь творится. Я уж сам окончательно запутался — не пойму, жив я или мертв.

— Умоляю, скажите нам, святой отец! — воскликнула фрау Заурих. — Не хотите говорить им, шепните на ушко мне, что с нами приключилось и где мы. Если мы уже на том свете, то почему все и сразу? Ладно еще я, старая грымза, туда мне и дорога, но Габи или господин Бользен? Они еще такие молодые…

— А я вот охотно верю, что мы в аду, — тяжело бухнул Генерал Из Поезда. — Где нам, собственно, всем и место. Кроме вас, Кэт, и вас, Габи, разумеется… Так что нам скажете, пастор? Не тяните.

Пастор смущенно кашлянул: он не любил быть в центре внимания.

— Враг рода человеческого изощрен и злонамерен, — осторожно начал он, — однако не думаю, что это он. С точки зрения теологических доктрин, по крайней мере, многое не сходится. И на адские муки все, что с нами происходит, тоже не очень похоже…

— Ну это кому как, — с сарказмом заметил агент Клаус. — Хотя некоторым из присутствующих, конечно, грех жаловаться. Вот вы, генерал, махнули в поезде коньячку, закусили салями — и привет. А мне-то каково? Когда вместо обещанного ящика сардин тебе вновь и вновь всаживают пулю в живот, это, по-моему, и есть сущий ад…

— Пожалуйста, заткнитесь, Клаус! — нервно прервала агента Габи. — Ради всего святого! Вас убили, но мы, в отличие от вас, живы. Я твердо помню, что я жива и что со мной ничего плохого не случилось… правда, и ничего хорошего тоже. У вас, Кэт, хотя бы остались двое детей, а у меня никого, кроме фрау Заурих.

— У меня есть одна идея, — подал голос Шелленберг. — Помните, Штирлиц, ваш русский классик Теодор Достоевски написал роман под названием «Попок»? Очень похоже на нашу ситуацию: там все умерли, но тем не менее как-то разговаривают между собой…

— Во-первых, дорогой Вальтер, этот Достоевски — никакой не «мой», не надо меня ловить, все равно не поймаете, — тотчас же отреагировал Штирлиц. — Во-вторых, это не роман, а рассказ. В-третьих, он называется не «Попок», а «Бобок», от слова «боб», то есть растение семейства бобовых, или, вероятнее всего, от слова «бобок», синонима вишневой косточки, или, возможно…

— О’кей, Штирлиц, о’кей, мы все прекрасно знаем, что вы умный и эрудированный, — вмешался Даллес. — Давайте уже, наконец, проедем «в-третьих». Что у вас «в-четвертых»?

— …или, возможно, от имени Боб, уменьшительного варианта имени Роберт, — как ни в чем не бывало продолжил Штирлиц. — А, в-четвертых, уважаемый мистер Даллес, в рассказе все герои обладали информацией, что они умерли. У нас же, прошу заметить, собрались в основном живые… ну если, конечно, не брать в расчет Клауса, Плейшнера, Рольфа с Барбарой и еще Гельмута…

— И почему, интересно, меня здесь никогда не принимают в расчет? — напряженным тоном поинтересовалась Барбара. — Раз натуральная блондинка, так что — непременно идиотка?

— Барби, куколка, вы прелесть, — рассеянно утешил ее Даллес. — Не дуйтесь. Штирлиц просто имел в виду, что вы, в некотором смысле, мертвая натуральная блондинка… Послушайте, господа! Кто-нибудь, объясните мне: разве бывает в природе такое место, где грань между живыми и неживыми отсутствует?