Попаданка в деле, или Ваш любимый доктор - [17]

– Знаешь, дружище, в будущем мне понадобится кабинет, где я смогу принимать всех желающих. А в идеале акушерско-фельдшерский пункт или даже больница. Но как сделать это легальным?

Пискун поцокал.

– Придётся постараться, чтобы серьёзные люди разговаривали с тобой на равных, а не видели в тебе магичку-вертихвостку, которая только Академию закончила и ничего не умеет.

– Ага, а вместо занятий на свидания бегала, – я рассмеялась.

Хорошее настроение вернулось, вытеснив неприятный осадок после разговора с Лейном. Шарики в голове закрутились со скоростью света. Мне нужен человек при власти, который меня выслушает. К кому стоит обратиться?

В мысленном блокноте добавился ещё один пунктик – сходить на приём к градоначальнику. Конечно, не исключено, что он на короткой ноге с Лейном и просто меня пошлёт, но попытка не пытка, а за спрос не бьют в нос!

Глава 4

– Я так благодарна вам, нейра. Вас послали мне не иначе как Всеотец и Пресветлая Мать, – говорила Милли, кормя малышку грудью.

Обе уже оправились после тяжёлого испытания и чувствовали себя относительно неплохо. Девочка, которой дали имя Эллен, громко кричала, требуя грудь, пачкала пелёнки и делала всё, что полагается людям её возраста. А мать старалась соблюдать мои назначения.

За исключением естественной послеродовой слабости и болей у Милли всё было хорошо – матка сокращалась под действием гормонов, а жара не наблюдалось. Но это пока лишь второй день, и упускать из виду родильницу рано.

А ещё девушка рассказала мне одну шокирующую вещь. Шокирующую современного человека, конечно, потому что для этого мира и этого времени всё было в порядке вещей.

Понимая, что ребёнок сам не родится, а счёт идёт буквально на минуты, они отправили в город за Ойзенбергом. Но не потому, что он великолепный хирург и акушер. А потому, что этот лекарь всегда отдавал предпочтение жизни ребёнка, всегда стремился спасти его, даже если для этого приходилось жертвовать жизнью матери. В этом состояла его жизненная и профессиональная философия.

– А вот нейт Брайтен… – говорила Милли побелевшими губами, и в глазах отражался ужас. – Он говорит, что жизнь матери важнее и убивает детей прямо в утробе… разрывает их стальными когтями и крючьями… – по бледному личику полились слёзы, и Милли крепче обняла спящую дочь.

Если бы я не была знакома с акушерством, я бы подумала, что она пересказывает сюжет триллера, но, увы, сказанное до боли напоминало наше земное прошлое.

Поворот плода на ножку практиковался ещё Корнелием Цельсом в первом веке нашей эры, но во времена Средневековья было утрачено, забыто или намеренно уничтожено много ценных знаний и техник.

И так продолжалось ещё долго. Наверное, до конца девятнадцатого века. Такие, как Милли и её дочь, были обречены на смерть. Самое большее, что могли сделать, это разрезать живот и извлечь живого или уже мёртвого ребёнка, чтобы произвести над ним обряд крещения. Тогда ещё не была изобретена безопасная техника кесарева сечения, и мать зачастую погибала от кровопотери или сепсиса.

– Я не хотела, чтобы он растерзал мою крошку. Я готова была умереть сама, поэтому просила позвать нейта Ойзенберга вместо нейта Брайтена.

Эта девочка была готова погибнуть, лишь бы не дать вытащить из неё ребёнка по частям. Ужас.

Вдруг закололо в висках. Вспомнился случай, открывший моё личное врачебное кладбище.

Много лет назад в мою смену поступила женщина, которая хотела родить дома. Но всё пошло не по плану, потому что у неё был клинически узкий таз и крупный плод. Она этого не знала. Её привезли спустя двое суток после излития вод. Головка плода из-за несоответствия размеров «застряла» в малом тазу, ребёнок погиб ещё до приезда в роддом.

Это была ужасная и травмирующая операция. Ещё долго снилось в кошмарах, как я с помощью инструментов пытаюсь извлечь из родовых путей это тельце.

А женщина всё равно умерла от септического шока. Обратись она раньше, всё могло сложиться иначе – так говорил разум. Мы бы успели её прокесарить. Но в глубине души я всё равно винила себя, считая, что сделала недостаточно.

В тот день я поставила два креста.

– Слушай, Милли, у вас что, совсем повитух нормальных не осталось?

– Была в Левилле школа повивальных баб, но закрылась уже давно. Они все разъехались, кто куда. Хороших осталось мало. Говорят, неправильно бабки всё делают, – Милли печально усмехнулась. – И что будущее за этой самой… за кхерургией. А мы всегда считали, что не мужское это дело… ну… роды принимать и женщине туда заглядывать.

А ведь когда в нашем мире начала стремительно развиваться хирургическая наука и врачи мужчины ринулись в акушерство, школы повивальных баб тоже закрывали, а их самих оттесняли прочь от рожениц. В особо запущенных случаях повитух клеймили ведьмами.

Всё просто – боролись с конкуренцией. По крайней мере, так было в Европе. Причём смертность у этих самых «необразованных», не кончавших университетов бабок была куда ниже, чем у светил медицины того времени.

Да, все ошибались. Даже Гиппократ. Путь развития акушерской науки умыт слезами и кровью, вымощен чудовищными ошибками и суевериями. Каждая потерянная жизнь матери или ребенка как песчинка в лестнице, уходящей вверх. Но даже в двадцать первом веке до её вершины ещё далеко.