Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет - [94]

А я все думал: сейчас, вот сейчас Тина улыбается ему…

Рюмка треснула у меня в руке — я ее раздавил.

Толя прикрикнул:

— Вызову сейчас скорую и отвезу к Кащенко…

Я заплакал.

Зинка ничего не знала о Тине, но, видно, поняла мое состояние.

— Не надо, не пей…

Она взяла меня за руку.

— Пойдем домой, Костя…

Толька удивленно посмотрел на нее. А она свое:

— Идем… Уже поздно, Толя… Мама рассердится.

Мы спускались по лестнице, и она ласково говорила:

— Успокойся, Костя… Это пройдет…

И вдруг я подумал: «Клин клином надо вышибать».

Я обнял Зину, попытался поцеловать. Она вырвалась, помчалась по ступенькам.

— Я вот расскажу Толе, какая ты свинья!

Черт с ней, с Зинкой! Заведу себе какую-нибудь машинисточку или девчонку из магазина. Мало, что ли, их по улице Горького прыгает…

А завел эту психопатку Надьку. Вот уж кому я заливал! Где я с ней познакомился? В кафе «Арарат»? Нет, в шашлычной на Ленинградском шоссе. Помню, я ел сациви…

После встречи на аэродроме я кутил несколько дней. Постою, постою около ее дома, насмотрюсь на подъезд, и в закусочную — один раз по сто или два раза по пятьдесят… Копченую колбасу с бутерброда в зубы, а хлеб к черту, в мусорный ящик… И снова на свой пост…

А потом попал в шашлычную, хватил «три звездочки» и сациви. Вижу — волосы знакомые, золотые, только прическа чуть-чуть другая.

Сидят четыре крали и с ними один сопляк, нахваливает девчонкам чебуреки… Это я все отлично помню, а что дальше произошло — туманно. Как сквозь сон слышу разговор:

— Да брось ты его, Надежда!

— А вдруг с ним несчастье?

— Просто напился, скотина.

— Вы идите, а я с ним посижу… Может, пройдет.

— Попадешь ты с ним в милицию.

Очнулся я на бульваре. Сижу на скамейке, а рядом Надька.

— Полегчало?

А я на нее смотрю — Тина! Правда, не совсем, та поблагороднее, породистее, что ли. Нос потоньше… А если слегка прищуриться — Тина!

— Полегчало?

— Скажите, мадам, как я тут очутился? И простите за наивный вопрос: кто вы?

— Сюда, на эту скамейку, я вас доставила, вместе с моими подружками… Вы совсем были, одним словом — труп! И нам очень не хотелось, чтобы вас уволокли в вытрезвитель…

— А вы что, дружинница? За порядком приставлены следить?

— Я, между прочим, Надя…

— А я Костя…

— Знаю.

— Знаете?

— Ага… Вы, когда к нашему столику подползли, извините, подошли, все говорили: «Ах, Константин, Константин, до чего же дошел, Константин. Из-за кого? Из-за Тоньки…»

— Из-за Тоньки?

— Ага…

— Это я спьяну.

— Плакали вы по-настоящему…

— Давайте бросим этот разговор.

— Мне он тоже неинтересен.

— Поговорим лучше о вас. Как вас зовут?

— А вы, Костя, еще не совсем протрезвели. Я же сказала — Надя.

— Ах, простите. Давайте лучше о вас, Надя. Кто вы такая: жена, вдова или разведенная?

Она хохочет:

— Ни то, и ни се, и ни третье. А вы всех так спрашиваете?

— Всех. И все отвечают.

Она посмотрела на меня очень внимательно и тихонечко сказала:

— Я думала, что вы протрезвеете и человеком станете, а вы…

Встала и пошла. Не могу понять, почему я за ней побежал.

— Надя! Наденька, подождите…

— Ну, что вам?

— Извините меня. Можно, я с вами пойду?

— Частная собственность на землю у нас давно отменена. Бульвар общий.

— Вы где учитесь?

— А почему вы решили, что я учусь?

— По разговору.

— Я работаю. На часовом заводе.

— Инженер?

— Работница. По вечерам, правда, учусь. Всё, будьте здоровы. Я здесь живу.

— Хороший дом.

— Я здесь недавно. До этого в общежитии жила.

— Вы что, одна живете?

— Одна. Я из детского дома…

— А где ваши родители?

— Не знаю… Про маму точно знаю — погибла в Ленинграде, а об отце ничего не известно…

— Это очень тяжело?

— Было тяжело… А сейчас что же. У меня друзей много.

— Разрешите быть одним из многих?

— Заслужите.

— Как?

— Не пейте больше. Не совсем, конечно. Немножко можно, с друзьями… Мы сегодня нашего Сеню провожали. Уезжает из Москвы… А много не надо. Вам так плохо было.

— Не буду.

— Слово даете?

— Даю. Можно вас еще увидеть, Надя?

— А почему нет? Позвоните. У нас телефон в квартире. Запишите…

Я торопливо записал.

— А у вас, Костя, нет телефона?

Я соврал. Почему я соврал, не знаю. Очевидно, сработал инстинкт самосохранения.

— К сожалению, нет.

— Это плохо… Плохо жить без телефона…

И засмеялась:

— Как будто я всю жизнь прожила с телефоном. Только позавчера поставили. Сосед мой полтора года ждал… В общем, позвоните. Вы, похоже, неплохой парень…

И ушла. И вдруг я почувствовал, что тоска меня не так сильно грызет. Она еще не уснула совсем, но притихла, задремала. И я впервые за последнее время не думал о Тине… О Тоньке, как сказала девчонка. А может, правда надо клин клином вышибать… Машинисточка, девочка из магазина… А эта с часового завода. Не все ли, впрочем, равно… Клин!

ОДНА БЕССОННАЯ НОЧЬ

Какая сволочь! Как он мне сказал: «Уважаемый Иван Петрович, извините за откровенный разговор, но будет гораздо лучше, если вы поставите вопрос об уходе на пенсию…

Вам, несомненно, учитывая ваши заслуги, установят персональную, и вы смело сможете продолжать свою научную работу в домашних условиях…»

Где их, нынешних, учат такому обращению со старшими?

«Уважаемый Иван Петрович!..» Посмотрел бы я, как ты когда-то входил бы в мой кабинет! Встал бы на все четыре лапы, скотина!