Помутнение - [64]

— Совсем как я, — проговорил Арктор.

— Еще на острове была женщина. Ну, не совсем женщина — скорее статуя. Тони говорил, что это Афродита. В лунном свете, бледная, холодная, сделанная из мрамора.

— Он должен был пройти в дверь, пока еще мог.

— Ничего он не мог. Это было лишь обещание — того, что будет, чего-то хорошего, что придет когда-нибудь. Когда-нибудь потом… — Донна запнулась, — после смерти.

— Он облажался… Каждому дается один шанс… — Арктор закрыл глаза от боли, на лице выступил пот. — А, что может знать выгоревший торчок?! Что знаем мы?.. Я не могу говорить. Прости. — Он отвернулся, съежился, зубы застучали.

Она обняла его, крепко прижала к себе и стала укачивать, как младенца.

— Ты очень хороший, просто тебе не повезло. Однако жизнь продолжается. Я очень люблю тебя. Я хочу, чтобы…

Она замолчала, продолжая обнимать его во тьме. Во тьме, которая продолжала, несмотря на все ее усилия, пожирать его изнутри.

— Ты такой хороший и добрый, и все это несправедливо, но так уж получилось. Ты просто подожди: когда-нибудь, хотя, может быть, и очень не скоро, ты будешь видеть так, как раньше. Все вернется.

Обязательно вернется. Наступит день, подумала она, когда все, что было несправедливо отнято у людей, будет им возвращено. Через тысячу лет или еще позже, но этот день придет, и по всем счетам будет уплачено. Может, и тебе, как Тони Амстердаму, уже являлся Бог. Явился и исчез — на время. Может, в твоем выжженном мозгу с его закороченными и обугленными цепями, которые продолжают распадаться даже сейчас, когда я обнимаю тебя, уже успела сверкнуть, переливаясь всеми цветами радуги, та волшебная искра, которая проведет тебя через страшные годы, что ждут впереди. Какое-нибудь слово, не до конца понятое, что-нибудь увиденное мельком, неосознанно — крошечный осколок звезды, таящийся среди отбросов этого мира, — поможет тебе продержаться и увидеть тот день, который настанет… о, так нескоро! Трудно даже представить себе когда. Остается лишь ждать и надеяться.

Но однажды — если повезет и это повторится — он узнает, он вспомнит: нужное полушарие сможет сравнить и распознать образы. Хотя бы на подсознательном уровне, самом доступном. И тогда этот ужасный, мучительный и, казалось бы, бессмысленный путь закончится…

В глаза ударил свет. Перед ней стоял полицейский с фонариком и дубинкой.

— Встаньте, пожалуйста! Ваши документы! Вы сперва, мисс.

Она отпустила Арктора, и тот медленно повалился на землю, даже не заметив появления патрульного, который бесшумно подкрался по склону холма. Достав из сумочки бумажник, Донна жестом предложила отойти подальше. Полицейский несколько минут рассматривал документы при свете фонарика.

— Значит, вы тайный агент федеральной полиции? — Он направил луч ей в лицо.

— Тихо! — приказала Донна. — Убирайтесь отсюда!

— Простите.

Полицейский отдал бумажник и исчез в темноте так же бесшумно, как и появился.

Донна вернулась к Бобу Арктору. Тот ничего и не заметил. Он теперь вообще ничего не замечал. Пожалуй, даже ее, не говоря уже обо всем остальном.

Снизу послышался шум отъехавшей патрульной машины. Наступила тишина. Лишь в сухом кустарнике шелестела ящерица да какие-то жучки колыхали сухую траву. Далеко внизу светилось огнями шоссе № 91, но звуки не долетали.

— Боб, — прошептала Донна. — Ты меня слышишь?

Тишина.

Все цепи замкнуты, подумала она. Все расплавилось и сгорело. И никому не удастся починить, как ни старайся. А они будут стараться…

— Идем, — сказала Донна, потянув его за руку. — Нам пора.

— Я не могу любить, — произнес Боб Арктор. — Моей штучки больше нет.

— Нас ждут, — твердо повторила она.

— Но что же делать? Меня примут без штучки?

— Обязательно примут.

Поистине нужна великая мудрость, чтобы решать, когда поступать несправедливо. Как вообще справедливость может пасть жертвой целесообразности? Как? На этом мире лежит проклятие, и вот самое лучшее тому доказательство. Видимо, где-то, на самом глубоком уровне, главный механизм всего, первооснова всех вещей, распался на части, раз мудрость и целесообразность требуют от нас совершения такого количества грязных дел! Должно быть, все это началось тысячелетия назад, а теперь зло проникло повсюду, пропитало все вокруг. И нас тоже… Мы не можем шевельнуться, не можем открыть рта, чтобы не свершить зла. Мне наплевать, как все это началось, когда и почему, я лишь надеюсь, что оно когда-нибудь закончится. Как с Тони Амстердамом: однажды потоки многоцветных искр вернутся, и на сей раз их увидят все. И вновь возникнет узкая дверь, за которой — мир и покой. Статуя, море и лунный свет. И ничто и никогда больше не нарушит этого волшебного покоя.

Так все было много, много лет назад. До проклятия, в золотом веке, когда мудрость и справедливость означали одно и то же и составляли единое целое. Которое потом разбилось вдребезги, на безобразные осколки, которые, как ни старайся, вместе не собрать.

Где-то внизу, среди россыпи городских огней, взревела полицейская сирена. Патрульная машина ведет преследование. Рев хищника, обуреваемого жаждой убийства. Знающего, что жертва выдохлась.

Донна поежилась — ночной воздух заметно остыл. Пора идти. Да, это не золотой век, подумала она, тогда не было таких звуков в темноте. Может быть, и я издаю такой же звериный вой, когда догоняю свою добычу? Догоняю и вонзаю в нее когти…