Помни о доме своем, грешник - [8]

Я занялся медициной так же одержимо, как Олешников физикой, как Лабутько историей. В то далекое время мы не знали, куда выведут нас стежки-дорожки, мы всего лишь верили во всемогущество Ее Величества Науки. Каждый из нас искал свои пути к вратам царства вечности, каждый был, как я понимаю сейчас, по-своему сумасшедшим, однако в ту далекую пору мы чувствовали себя так, как чувствуют заговорщики, мы были членами единой невидимой и тайной организации…

Мы целыми днями просиживали в библиотеках, в лабораториях, в аудиториях, а потом, когда встречались в университетском скверике, сразу же схватывались: до изнеможения спорили о сущности вечного, к чему упорно стремились и что, как нам казалось, вот-вот откроется каждому…

— Старики, — так обращался к нам Олешников на первом курсе. На первом курсе все мы были очень и очень старые, а старые, как всем известно, должны быть мудрее и рассудительнее, должны знать все на свете. — Старики, вы хотя бы представляете, что открывает и может открыть физика современному человеку, всему человечеству? С помощью физики человек может стать Богом, физика — то божественное, к чему мы можем прикоснуться. Как к антивеществу, в существование которого я верю. О-о, старики, там, в бесконечных просторах космоса, упрятана загадка нашего бытия, наша загадка. Недаром ведь оставили мы глухое Житиво, мы в этом не виноваты (в тот розовый час молодости и я, и Олешников, да и тот же Лабутько, никогда ни в чем не были виноваты и поэтому так часто любили козырять: «Мы не виноваты в том, что…»), у нас уже от рождения, помимо нашей воли и желания, заложено неодолимое влечение к космическим далям, заметьте, старики, это влечение неосознанно проявлялось во все времена у всех людей, и как доказательство этого — высокие пирамиды, храмы, церковные купола, которые тогда, столетия назад, возвышались на холмах, будто современные ракеты… Скажите мне, почему, почему человечество все время стремится вверх, к звездам? Почему, я вас спрашиваю? Сказки о коврах-самолетах, дирижабли, самолеты, космические корабли с космонавтами — это единая цель… Догадываетесь ли вы, что за всей этой деятельностью скрывается что-то большее? Ибо только там, далеко-далеко от нас, от этой грешной земли сумеем приобщиться мы к тому вечному, что каждому из нас дано почувствовать в детстве и что потом всю жизнь маячит у человека впереди, к чему мы стремимся, покидая обжитые хаты. И вот с помощью физики, построив скорые космические корабли, мы наконец сумеем докопаться до загадки нашего бытия. Только в этом выход для человека и для всего человечества. Только через космос сумеем мы выйти к бессмертию. Старики, оглянитесь: все, что делает человечество, как раз и является доказательством моих размышлений, — так категорично заканчивал монолог Олешников и решительно отбрасывал со лба длинные волосы (о чем-либо ином, кроме судьбы человечества и бессмертия, мы в ту пору и не заикались).

Проходил день-другой, и во время очередной встречи в университетском скверике Олешников не менее решительно и не менее категорично начинал новый монолог:

— Старики, — при этом Олешников неторопливо поглаживал жиденькую бородку и смотрел мимо нас куда-то далеко-далеко. Он, казалось, даже и не мимо нас смотрел, а сквозь нас, будто сквозь стекло. В тот год почти весь первый курс отпустил бородки, что само по себе было признаком гениальности и озабоченности мировыми проблемами, так что мне порой становилось не по себе от мысли, что же делать с таким количеством гениев? — Старики, я считаю, что тайна бытия недалеко, она совсем рядом, возможно, она в каждом глотке воздуха, которым мы, не задумываясь, дышим. Задумывались ли вы, старики, о том, что чем глубже в микромир залезает человек с помощью физики и техники, тем больше загадок открывает он в, казалось бы, пустом пространстве? И вот недавно я стал догадываться — пока что эта гипотеза принадлежит только мне, но вскоре я докажу ее всему образованному миру, она станет теорией, — что микромир и макромир, даже и не макромир, а вся Вселенная не просто где-то граничат, а переливаются друг в друга… Это трудно объяснить, как трудно объяснить и то, что представляет собой электрон — частичку-волну… Вы хотя бы понимаете, что я хочу сказать? Чем глубже мы залезаем в микромир, тем, как это ни удивительно, все больше энергии пробуждается в мертвой пустыне. Ядерные реакции, термоядерные. Все это — только врата, только начало, только цветочки… Если мы взорвем нейтрино — мы взорвем и всю Вселенную. Микромир не подпускает к себе человека. Вы-то догадываетесь, что в этом как раз и есть загадка? Здесь, там (Олешников начинал указывать пальцем вокруг себя, и в это время он казался сумасшедшим), в каждом глотке воздуха таится та страшная энергия, которая в любой миг может взорвать, разнести на кусочки не только всю Землю, но и всю галактику. В космос к загадке нашего бытия мы если и сможем добраться, то только с помощью того таинственного и грозного, что спрятано внутри ядра…

— Да брось ты нам головы морочить, Олешников, мы давно не дети, — говорил Лабутько и презрительно сплевывал на асфальт дорожки, — все, о чем ты здесь заливаешь, давным-давно было: и громкие слова о космосе, и о микрокосмосе, и даже, я считаю, ядерные реакторы были… Не первые мы, не первые. Нам надо только научиться разгадывать то, что спрятано здесь, под нашими ногами. Недаром ведь, недаром когда-то было сказано: из земли вышел и в землю пойдешь… — И Лабутько так стучал ногою по асфальту, что даже очки сползали ему на нос. И он начинал смеяться над Олешниковым, как над ребенком. — История — вот истинный источник знаний. Дай Бог, чтобы мы разобрались в том, что было когда-то на Земле до нашего появления на территории той же Белоруссии. Время — это Господь Бог. Как ты этого не поймешь, Олешников? Если мы сумеем понять по-настоящему, открыть или постичь тайну Времени, то станем вечными. Неужели ты не понимаешь, что человек всю жизнь борется со временем: и пирамиды, о которых ты только что вспоминал, и храмы, и современные города, и добрые дела, и плохие, кстати…