Поменяться местами - [10]

Базиль же прекрасно знает, что Фирс-Блэндон моей поддержки не дождется. Лет десять-двадцать назад Хэмли на три дня остался без света после урагана, и вся округа вызвалась помочь, даже ночевать к себе приглашали – а в Фирс-Блэндоне и пальцем никто не пошевелил.

– Наш праздник им все равно не переплюнуть!

– Это точно! – поддакивает Бетси, и все облегченно выдыхают. – Кто-нибудь хочет еще печенья?

Заканчивается собрание как обычно, но странная тревога не покидает меня до конца дня. Хорошо, что Лина приедет уже завтра. Что-то я устала, и гораздо легче быть независимой, когда рядом есть кто-то еще.

5. Лина

Хэмли-на-Харксдейле. Милая деревенька, ютящаяся в лощине на юге Йоркширских долин. Представляю ее крыши и шаткие дымоходы между рыжевато-коричневыми скалами, пока автобус грохочет по дороге.

Не могу сказать, что я там выросла. Мама решила перебраться в Хэмли только из-за болезни Карлы. В памяти живут два образа: милая сердцу деревушка из детства в чуть пожелтевших, как старая фотография, тонах и мрачное место болезни и потерь. Только подумаешь, и внутри все переворачивается. Пытаюсь вспомнить, что я чувствовала в детстве, какую радость испытывала после этого поворота дороги, когда впереди показывались крыши Хэмли.

Даже когда мы с Карлой были подростками и ругались по поводу и без, дома у дедушки с бабушкой царил мир. Всю дорогу из Лидса мы плакались маме, что в городе друзья и тусовки, но в Хэмли все менялось. Тайком купленный сидр и поцелуи со старшеклассниками казались абсурдными, будто из чужой жизни. Мы весь день проводили на улице, собирали ежевику в старые контейнеры с треснутыми крышками и не переживали о расцарапанных ногах.

Сквозь грязное окно автобуса я наблюдаю, как мимо проносятся краски Йоркшира: охра, зелень, песочно-серый. Тянутся каменные ограды на полях. Овцы провожают автобус ленивыми взглядами. Накрапывает мелкий дождик, и я уже почти чувствую запах влажной земли. До чего же здесь чистый воздух. Не в автобусе, конечно. В автобусе затхло, сонно и пахнет сэндвичем с курицей. Но я уже представляю, каким прекрасным будет первый вдох деревенского воздуха.

Хэмли состоит всего из трех улиц: Нижней, Средней и Чибисовой, которой вообще-то полагается быть Верхней, но таковы уж причуды провинции. Дома в основном построены из известняка – приземистые коттеджи с покрытыми шифером крышами. В конце Средней улицы стоит один новый дом – сам из ярко-рыжего кирпича, а оконные рамы угольно-черные. Бабушка его презирает. А на мои возражения, что в Британии нехватка доступного жилья, парирует: «Это потому, что такие придурки, как вы, готовы платить кучу денег за обувные коробки, лишь бы жить в Лондоне».

Хотела бы я быть из таких придурков. Вот только не удосужилась купить хоть какую квартирку, а трачу десятки тысяч на аренду нашего лофта.

От автобусной остановки я направляюсь прямиком к бабушке, а проходя поворот к дому мамы, смотрю в другую сторону, хотя все равно вижу его краем глаза.

Бабушкин коттедж «Клируотер», дом номер пять на Средней улице, самый красивый в деревне. У него старенькая шиферная крыша, передняя стена заросла глицинией, дверь рубиново-красная. Настоящий сказочный домик.

Узел тревоги, застрявший у меня между ребер, ослабевает, пока я иду по садовой дорожке.

Я тянусь к дверному молотку, как вдруг раздается бабушкин голос:

– Лина?!

Я смотрю направо, потом налево, затем вверх.

– Бабуля!

Она забралась на яблоню, растущую слева от двери, и стоит на ветке почти вровень с окном второго этажа. На ней камуфляжные штаны и коричневая куртка – хорошо еще, голова седая, иначе вообще не заметить.

– Ты с какого перепугу туда залезла?!

– Ветки подрезаю! – И машет мне здоровенным острым секатором.

Я вздрагиваю.

– Ты… очень высоко! – Я осторожно подбираю слова.

Не хочется намекать ей на возраст, но невольно вспоминается новостной сюжет, как старушка упала со стула и сломала шесть костей. А тут дерево!

Бабушка начинает медленно сползать вниз.

– Не торопись! Осторожнее! – кричу я, впиваясь ногтями в ладони.

С бодрым «оп!» бабушка спрыгивает с последней ветки и отряхивает руки.

– Хочешь сделать хорошо – сделай сама! – объявляет она. – Я уже несколько месяцев жду прихода садовника.

Я оглядываю ее с ног до головы. Вроде бы цела. Более того, выглядит она хорошо, хотя и немного уставшей – щеки раскраснелись, карие глаза ярко светятся за стеклами очков в зеленой оправе. Я вынимаю у нее из волос листик.

– Ну здравствуй, солнышко! – Бабушка берет меня за руку и расплывается в улыбке. – Горячий шоколад?

Бабушка готовит горячий шоколад как положено: на плите, со сливками и из настоящего шоколада. Истинное декадентство в кружке. Как говорила Карла: «Две кружки, и весь день сыта». Обожаю его.

Пока бабушка возится с шоколадом, я убираю чистую посуду из сушилки в шкаф. Последний раз я приезжала сюда в конце прошлого года, когда дедушка Уэйд ушел, и с тех пор в доме ничего не изменилось. Все те же рыжие плинтусы, тот же кухонный гарнитур и выцветшие узорчатые ковры, на стенах – семейные фотографии в рамках.

Даже и не скажешь, что деда нет – или скорее что он когда-либо здесь жил. Подозреваю, что из вещей он забрал только одежду. Этот дом всегда был бабушкиным, а он лишь сидел в кресле в углу гостиной, слушал радио и всех игнорировал. Весть о его уходе меня поразила – я, конечно, понимала, что он давно уже не любит бабушку, но никогда не думала, что у него хватит духу сбежать. Он из тех людей, которые любят жаловаться, но никогда ничего не делают. Преподавательница танцев явно взяла инициативу в свои руки.