Полынь — сухие слёзы - [51]

– Сто рублей? – не выдержала Вера, против всех правил хорошего тона вмешавшись в разговор старших. – Но это в самом деле много!

– Эк загорелась Верочка-то! – улыбнулась Протвина. – Может, захочешь взяться? Так я отпишу князю…

– Позволь, но это же далеко! – заволновалась Марья Андреевна. – Вера, не смей и думать! Я тебя насилу отпустила в Подольск к своим добрым знакомым, а тут – в такую даль, в Смоленскую губернию, невесть к кому!.. Бог знает, что там за дом, если гувернантки не держатся!

Но тут Раиса Алексеевна обиделась:

– Позволю заметить тебе, душенька моя, очень известный и почтенный дом! Всё же Тоневицкий – предводитель дворянства, а не какой-нибудь затрапезный корнет в отставке! У него лучшее имение в губернии! И он мой очень-очень хороший и давний знакомый, прекрасный, светский человек!

– Но… ты ведь говоришь, жены всегда нет дома? – волновалась Иверзнева. – Как же я отпущу Верочку в дом к одинокому мужчине, это ведь неприлично, что будет с её репутацией?

– Маша, там с ним живут его сёстры-девицы! И эскадрон приживалок у каждой! – По лицу Протвиной видно было, что её внезапная идея ей чрезвычайно нравится. – По-моему, ты зря раскудахталась, душа моя… Если уж у тебя Вера так самостоятельна, что сама зарабатывает на жизнь, то у Тоневицкого в самом деле ей будет хорошее место.

– Чего ж хорошего, коли никто не усиживается? – упорствовала Марья Андреевна.

– Дуры неграмотные, оттого и не усиживаются! – убеждённо сказала Протвина. – Два слова по-французски в институте выучат да думают, что уж записные гувернантки! А наша Верочка разве такова? Три языка, да грамматика, да истории с географией сама обучилась по книгам, да музыка на фортепьяно… И рекомендации такие чудесные! Этаких гувернанток сейчас с руками рвут! И кроме того, моё Смородинное всего в двух верстах от Тоневицкого! Верочка всегда сможет послать ко мне человека или зайти сама и рассказать, как ей служится! В крайнем случае, просто соберёт вещи, и я на своих лошадях отправлю её к тебе в Москву! По-моему, Маша, стоит попытаться.

– По-моему, тоже, – решительно сказала Вера.

Так и вышло, что полмесяца спустя Вера Иверзнева стояла в просторном, светлом, заваленном книгами и бумагами кабинете князя Тоневицкого перед хозяином – высоким человеком лет сорока с холодно глядящими на неё из-под пшеничных бровей синими глазами. Предложив Вере сесть и любезно сообщив, что его соседка, госпожа Протвина, дала мадемуазель Иверзневой самую лестную характеристику, князь взял её рекомендательные письма и, сев за массивный, крытый зелёным сукном стол, начал внимательно читать их. Вера молча ждала, рассматривая тёмное от полевого загара, с резкими чертами и квадратным подбородком лицо Тоневицкого, силясь вспомнить, кого оно ей напоминает. Тоневицкий дочитывал последнее письмо, когда Вера, наконец, сообразила, что такая же суровая, жёстко очерченная физиономия, хоть и обросшая внушительной бородой, была у их институтского швейцара Порфирия, и чудом сдержала смешок. Но губы её всё же дрогнули в улыбке, и князь, подняв глаза от письма, пристально посмотрел на неё.

– Что ж, мадемуазель Иверзнева, рекомендации ваши просто блестящи. С графом и графиней Соловиными я имею честь быть знакомым, и коли графиня так аттестует вас, – значит, вы действительно того стоите. Но… признаться, я не предполагал, что вы так молоды. Вы уверены в своих силах?

– Безусловно, ваше сиятельство, – со всей возможной твёрдостью сказала Вера, хотя лёгкий холодок всё же скользнул по спине. Её замешательство усилилось ещё и тем, что, говоря, Тоневицкий не спускал с неё глаз.

– Сколько вам лет, Вера Николаевна? – неожиданно спросил он. – Двадцать два?

– Двадцать, ваше сиятельство.

– Ещё того лучше… Зачем же вы пошли в гувернантки? – Тоневицкий по-прежнему не улыбался. – Вы могли бы просто выйти замуж… Не думаю, что для вас в этом было бы затруднение.

Вера пристально посмотрела на него, но ни тени игривой скабрезности не было ни в спокойном тоне князя, ни в его холодном взгляде, и это её успокоило. Как можно твёрже девушка сказала:

– Моя семья весьма бедна, ваше сиятельство, и покойный отец не оставил нам большого состояния. Я бесконечно благодарна матушке за то, что она позволила мне выучиться и самой обеспечивать себя. Мой труд мне нисколько не в тягость. Напротив, я рада, что не сижу на шее у матушки или братьев и могу приносить пользу.

– Как вы странно рассуждаете, дитя моё, – помолчав, заметил князь, и Вера, испугавшись, что ей могут отказать от места, добавила:

– Но ведь таких, как я, много, не так ли?

– Пожалуй, – согласился Тоневицкий. – Но не все довольны таким своим положением. Впрочем, это неважно, вернёмся к вашим обязанностям. С Аннет, я думаю, забот у вас не будет, она послушная девочка. Может быть, излишне живая, немного капризная, но сердце у неё доброе. Теперь вот пошла мода учить зачем-то и девочек… Я в этом большой нужды не вижу, приданым моя Аннет, слава богу, не обижена, так что всего понемногу, французский, рисование, музыка – и довольно будет с неё. Думаю, и Коля вам мигрени не сделает. Он непоседлив, правда, невнимателен, но это для девятилетнего мальчика не грех: справитесь, думаю. А вот с Сергеем придётся помучиться. Видимо, тут я сам виноват: слишком много было дел, и с хозяйством, и с общественными обязанностями… Я не занимался его образованием. Должен, к стыду своему, признаться, что мальчишек у меня Митрич воспитывает… Это мой крепостной, я его как приставил к Сергею десять лет назад, так всё до сих пор и остаётся. И Коля тоже всё время с ними. Так что, думаю, будет лучше, если мальчики будут заниматься вместе.