Полынь - [25]

«НЕУДАЧНИКИ»

…Вернули тех, кто в двадцать пятом,

В Санкт-Петербурге, в декабре,

На площади перед сенатом

Войска построили в каре.

Теперь их горсточка осталась:

Сибирь и годы — тридцать лет!

Но молодой бывает старость,

Закат пылает, как рассвет.

Непримиримы, непреклонны,

Прямые спины, ясный взгляд.

Как на крамольные иконы,

На старцев юноши глядят.

Нет, их не сшибли с ног метели.

Они не сбились в темноте.

Но почему так одряхлели

Их сверстники — другие, те,

Что тоже вышли в двадцать пятом

На площадь в злой декабрьский день,

Но после… Ужас каземата,

Громадной виселицы тень,

Бред следствия, кошмар допроса,

Надежды тоненькая нить.

Они сломились…

Все непросто,

И не потомкам их винить…

Ошибки юности забыты,

Пошли награды и чины,

Они сановники, элита,

Они в монарха влюблены!

Все больше ленточек в петлицах,

Не жизнь — блистательный парад!

Но отчего такие лица:

Увядший рот, погасший взгляд?

Ах, что с «удачниками» сталось?

Ответа нет, ответа нет…

А рядом молодая старость,

Закат, похожий на рассвет.

ЭПИЛОГ

Предутренний, серебристый,

Прозрачный мой Ленинград!

На площади Декабристов

Еще фонари горят.

А ветер с Невы неистов,

Проносится вихрем он

По площади Декабристов,

По улицам их имен…

«Бывают такие секунды…»

Бывают такие секунды,

Когда, как на фронте, в бою,

Ты должен подняться, хоть трудно

Покинуть траншею свою.

Когда отсидеться бы проще —

Никто ведь не гонит вперед…

Но гордость солдатская ропщет,

Но совесть мне жить не дает.

Но сердце забыть не сумело —

Бесчестие хуже, чем смерть.

На бруствер за правое дело

И страшно, и сладко взлететь.

Люблю исступленно и чисто

Страну непростую свою.

Считаю себя коммунистом,

Хоть в партии не состою.

У МЕНЯ ТЫ, РОССИЯ, КАК СЕРДЦЕ, ОДНА…

ЭТО ИМЯ

Только вдумайся, вслушайся

В имя «Россия»!

В нем и росы, и синь,

И сиянье, и сила.

Я бы только одно у судьбы попросила —

Чтобы снова враги не пошли на Россию…

ДРУНЯ

«Друня»— уменьшительная форма от древнеславянского имени «Дружина».

Это было в Руси былинной,

В домотканый сермяжный век:

Новорожденного Дружиной

Светлоглазый отец нарек.

В этом имени — звон кольчуги,

В этом имени — храп коня,

В этом имени слышно:

— Други!

Я вас вынесу из огня!

Пахло сеном в ночах июня,

Уносила венки река.

И смешливо и нежно «Друня»

Звали девицы паренька.

Расставанье у перелаза,

Ликование соловья…

Светлорусы и светлоглазы

Были Друнины сыновья.

Пролетали, как миг, столетья,

Царства таяли, словно лед…

Звали девочку Друней дети —

Шел тогда сорок первый год.

В этом прозвище, данном в школе,

Вдруг воскресла святая Русь,

Посвист молодца в чистом поле,

Хмурь лесов, деревенек грусть.

В этом прозвище — звон кольчуги,

В этом прозвище — храп коня,

В этом прозвище слышно:

— Други!

Я вас вынесу из огня!

Пахло гарью в ночах июня,

Кровь и слезы несла река,

И смешливо, и нежно «Друня»

Звали парни сестру полка.

Точно эхо далекой песни,

Как видения, словно сны,

В этом прозвище вновь воскресли

Вдруг предания старины.

В этом прозвище — звон кольчуги,

В этом прозвище — храп коня,

В этом прозвище слышно:

— Други!

Я вас вынесу из огня!

ГОЛОС ИГОРЯ

Часть войска князя Игоря была конной, а другая пешей — смерды.

«Как волков обложили нас половцев рати.

Несть числа им, лишь кони дружину спасут.

Ну, а пешие смерды?.. Тяжело умирати,

Но неужто мы бросим, предадим черный люд?»

Голос Игоря ровен, нет в нем срыва и дрожи.

Молча спешились витязи — предавать им негоже.

Был в неравном бою схвачен раненый Игорь,

И порубаны те, что уйти бы могли…

Но зато через ночь половецкого ига,

Через бездны веков, из нездешней дали

Долетел княжий глас: «Нелегко умирати,

Только легче ли жить во предателях, братья?»

ЯРОСЛАВНЫ

Каленые стрелы косили

Дружинников в далях глухих.

И трепетно жены России

Мужей ожидали своих.

— Любимый мой, Игорь мой славный!

Бескрайни тревожные дни!..—

Вновь милых зовут Ярославны,

Но смотрят на небо они.

Не в поле, меж звездами где-то

Двадцатого века маршрут!

Послушные кони — ракеты —

Своих властелинов несут.

А ежели «всадник» задремлет,

Слетают счастливые сны:

Все видит желанную Землю

Он в облике милой жены.

БАБЫ

Мне претит пресловутая «женская слабость».

Мы не дамы, мы русские бабы с тобой.

Мне обидным не кажется слово грубое «бабы»,

В нем — народная мудрость, в нем — щемящая

                                                                                           боль.

Как придет похоронная на мужика

Из окопных земель, из военного штаба,

Став белей своего головного платка,

На порожек опустится баба.

А на зорьке впряжется, не мешкая, в плуг

И потянет по-прежнему лямки.

Что поделаешь? Десять соломинок-рук

Каждый день просят хлеба у мамки…

Эта смирная баба двужильна, как Русь.

Знаю, вынесет все, за нее не боюсь.

Надо — вспашет полмира, надо — выдюжит бой.

Я горжусь, что и мы тоже бабы с тобой!

ПОЛОНЯНКИ

Ах, недолго у матери ты пожила,

Незадачливая девчонка!

Умыкнул басурман из родного села,

Как мешок, поперек перекинув седла…

Ты ему татарчонка в плену родила,

Косоглазого, как зайчонка.

Время шло. Ты считалась покорной женой.

Попривыкла к смешному зайчонку — родной.

Но навеки застыли в славянских глазах

Пламя русских пожарищ, отчаянье, страх…

Вновь дымятся массивы нескошенных трав.

Мчит девчонок в неметчину дюжий состав.

И одна полонянка на мгновенье застыла:

Показалось ей смутно, что все это было —