Полярный круг - [53]

— Вы что-то еще хотите, товарищ Нутетеин?

— Надо накормить этого молодого человека.

Клава подала меню и, пока Нанок изучал его, спросила:

— Вы сегодня танцуете?

— Я не танцую.

— А-а, вы поете! — торжествующе произнесла официантка.

— И не пою.

— Значит, в оркестре играете, — заключила она. — Но почему я вас там не видела?

— Он ученый, а не артист, — сказал Нутетеин.

Старик внимательно оглядел Нанока.

— Ты хорошо выглядишь, возмужал. Где был, рассказывай.

Нанок перечислил поездки — в тундру, к своим в Нунямо…

— Как там наши?

— Хорошо живут, нынче охота неплохая.

Нутетеин кивал в знак одобрения.

Нанок рассказал про китовую охоту, про встречу с Георгием Сергеевичем Меновым.

— Гоша приехал? — обрадовался старик, — Что же ты мне раньше не сказал? Как он, как здоровье? Язык наш не забыл?

— Я тут видел ваших в гостинице, — сказал Нанок, принимаясь за еду.

— Я живу в другом месте, — сказал Нутетеин. — В квартире для почетных гостей. Мягкие постели, телевизор, электрический чайник, но скучно одному. К своим хожу, а иногда у Тагъека в номере ночую.

— Когда из Уэлена уехали?

— Да почти сразу после твоего отлета в тундру, — ответил Нутетеин. — Приехал за мной директор ансамбля, уговорил. Новую программу надо готовить. Нехорошо в такое время оставлять ансамбль. В Москву собираемся на гастроли.

— Нравится вам Билибино? — спросил Нанок.

— Очень нравится! — весело ответил Нутетеин. — С одной стороны, Чукотка, с другой — как на материке. Большие дома, автомобили, телевидение, кафе, разные заводы — и в то же время Чукотка. Вот мы с тобой, два эскимоса, сидим в кафе, а рядом строится атомная электростанция. Как это тебе? А? Ты ведь тоже родился еще при жирнике, как и я. Правда, ты недолго жил в нынлю, а я вот большую часть жизни там провел. Здесь, в Билибино, живут русские, украинцы и многие другие народы, но они стали жителями Чукотки. У меня появился один знакомый, инженер, с атомной электростанции. Очень веселый человек. Всю жизнь на северных стройках, а теперь решил обосноваться на Чукотке. Говорит: «Это как раз та земля, какая мне нужна!» Понимаешь, человек нашел свою землю у нас! А мы, эскимосы, расширили нашу родину от маленького скалистого мыса на краю земли до самой Москвы. А что нам раньше оставалось? Самые брошенные и холодные земли да пустынные острова. А сейчас Нутетеин, когда захочет, может куда угодно поехать по большой нашей стране, и везде ему — родина. Вот какая нынче родина у эскимоса! Большая родина, великая страна.

Нутетеин был возбужден, весел, выглядел помолодевшим, и Нанок радовался и любовался своим знаменитым земляком.

— У вас тут большой успех, — заметил Нанок. — Я с трудом достал билет, да и то с помощью начальства.

— Верно, — кивнул Нутетеин. — Хорошо встречают. Поэтому и хочется получше показать. Я спорю с нашим руководителем: надо больше национальных танцев и плясок. Через них все можно выразить — ведь это часть сущности человека. Делать современным эскимоса и чукчу надо изнутри, а не операцией…

— Что за операция? — удивился Нанок.

— Это Тагъек мне прочитал в журнале, что в Японии некоторые девушки, чтобы выглядеть современнее и не так по-японски, с помощью хирурга делают себе глаза пошире.

— Дикость какая-то! — сказал Нанок.

— Вот именно — дикость, — согласился Нутетеин. — Некоторые наши номера, иногда походят на эти японские глаза, расширенные для вида с помощью ножика… Удалось купить тебе ярангу?

— Нет, — мрачно ответил Нанок.

— Это хорошо, — удовлетворенно произнес Нутетеин.

— Что тут хорошего? — удивился Нанок.

— Хорошо, что на нашей земле ты не нашел человека, который согласился бы продать ярангу. Это все равно что продать честь свою.

— Нутетеин, — укоризненно произнес Нанок, — вы человек передовых взглядов и такое говорите. Ну что стоило Нотанвату из Чаплино продать музею ярангу, вместо того чтобы сжигать ее!

— У Нотанвата нечего было и пытаться купить, — заметил Нутетеин, — это человек крепкий.

— Я все-таки никак не могу понять, почему продать ярангу так позорно и стыдно?

— Это недостойно настоящего человека, — ответил Нутетеин. — Позор можно заслужить и неосторожным действием, по пьяному настроению обидеть кого-нибудь или даже подраться. Но вот продать ярангу — уж никуда не годится. Когда ты предлагал деньги за ярангу — это самое обидное, что только можно сказать человеку…

Нанок вспомнил, как выставил его из дома старый Нотанват, и покраснел.

— Жилище для северянина, — продолжал Нутетеин, — это знак его человеческого достоинства. Когда мужчина строил нынлю или ярангу, он отмечал свое твердое место среди людей.

Вышли из кафе и направились к гостинице. С каждым шагом у Нанока сильнее билось сердце — приближалось время свидания с Зиной. Он спросил:

— А как танцует Зина Канталина?

Нутетеин внимательно посмотрел на Нанока и, пряча улыбку, ответил:

— Ничего, старается… Она тебе нравится?

— Так просто спросил. Я был у них в стойбище.

— Знаю, — сказал Нутетеин. — Кожаное ведро она тебе подарила.

Нанок удивился такой осведомленности старика, и вдруг страшная догадка пришла ему в голову: а вдруг Нутетеин и про письма знает? Он внимательно всмотрелся в его лицо, но вроде бы ничего такого не увидел. Правда, старик мог держаться так, что по его лицу ничего нельзя было узнать: артист все же.