Полярная мечта - [33]

Женя окинула взглядом строгое жилище Феди. «Жестковатый диван вместо койки. Вплотную — письменный стол. На стене у иллюминатора раскачивается маятник — отмечает крен судна. Книжный шкаф. Чья это фотокарточка на столе? Бородатое лицо, знакомое… Дядя Саша! Как приятно! Федя в Москве рассказывал: известный океановед Петров — это и есть дядя Саша. Он сейчас где-то тут, в Арктике».

Письмо переводил Федор:

«Хэлло, Вик и Джен!

Стоять на распутье дорог той же самой бензоколонки, где я только вчера потерял работу заправщика, в высшей степени грустно, и мне смертельно захотелось написать это письмо. Пошлю его в Москву, в Академию наук, в надежде, что оно дойдет до мистера академика и он сочтет возможным переслать его сыну или дочери, хотя, быть может, молодая леди совсем забыла меня.

Хэлло, Вик! Хэлло, Дженни! Я обращаюсь к вам, а имею в виду всех, кто плыл на ледоколе «Лейтенант Седов» в каюте юных туристов. Мне отчаянно захотелось поговорить с теми, кто не стоит вот так же, как я или мой кузен Джерри, на развилке дороги, скомкав в кармане никому не нужные университетские дипломы… Я ведь хорошо запомнил ваши мечтанья об отоплении холодом и о грандиозных стройках.

Все было хорошо, пока жила тетушка. Она помогла нам с Джерри окончить колледжи, даже поступить в университет. Я там считался лучшим бейсболистом. Черт возьми! Если бы мне не повредили руку, я бы хоть этим занялся. Джерри, тот отличался по литературной части. Пишет совсем недурно. Бойко. Но беда в том, что его «бойкие писания» никто не печатает. Джерри Никсон, как говорят, не может попасть в тон. Впрочем, и физик Майкл Никсон не в лучшем положении.

Мы с Джерри честно делим каждый цент, который удается заработать. Парень этот чертовски влюблен в прехорошенькую девушку, но… какая там женитьба, если перо на долларовой шляпке стоит дороже, чем перо литератора! Я тоже влюблен, но удрал от своей девушки подальше. Ужасно гадко идут дела. А казалось, что можно сделать много. Ведь атомная энергия должна была перевернуть все основы техники. Физикам ли заботиться о заработке?

Что-то не так в мире устроено. Вот и хочется получить письмо с «другой планеты».

Не знаю, захотят ли на другой планете называть меня своим другом, поэтому подпишусь пока просто Майкл Никсон».

В каюте присутствовал четвертый…

Алеша мысленно видел перед собой фигуру здорового, крепкого парня, беспомощно сжимающего в карманах кулаки. Женя старалась представить его любимую девушку, с которой он не может даже мечтать о семье. Федор сказал:

— Действительно, будто с Марса письмо.

— Нет! На Марсе давно коммунистическое общество, — живо возразила Женя.

— Пожалуй, — задумчиво согласился Алеша. — Как известно, жизнь на Марсе должна была зародиться раньше, чем на Земле, разумные существа там скорее достигли высшей формы общества.

— Значит, на Марс письмо, — сказал Федор.

— Нет, — опять возразила Женя. — Там, наверное, больше дорожат дружбой, чем… здесь.

Федор пристально посмотрел на Женю и опустил глаза.

— Правильно, — тряхнул головой Алеша. — Будем говорить прямо. Майк ценит былую дружбу больше, чем… чем мы с тобой, Федя.

Федор покраснел. Женя нервничала.

— Мы должны ответить вместе, — торопливо заговорила девушка. — Мы должны ответить ему, что все крепко связаны дружбой. Ведь правда?

Минуту длилось молчание.

— Правда, — твердо сказал Федор и протянул Алексею руку. Алексей крепко пожал ее. В эту минуту, пожалуй, они могли бы многое сказать друг другу, но помешал сильный стук в дверь. Вошел взволнованный радист Иван Гурьянович. Он прижал длинные руки к груди:

— Я говорил, товарищ капитан. Разве ж можно судну без радио?

— Что случилось? — спросил Федор.

— На горизонте корабль гибнет, а мы глухие и немые. Может быть, он сигналы бедствия подает.

Федор встал.

— Прошу прощения, — обратился он к своим гостям. — Вернусь.

Женя с Алешей не усидели в каюте.

Резкий ветер ударил в лицо. Брызги проносились над палубой. Ледяные, они жгли, как искры. Над провалом между двумя гигантскими валами, словно подрубленная, накренилась обледеневшая мачта с белыми, тоже покрытыми льдом снастями.

Алексей не смотрел на эту мачту, он всматривался в горизонт. Там в волнах качалась другая, жалкая, одинокая мачта. Корпуса судна не было видно.

— Почему бедствие? — спросила Женя.

— Помнишь, тогда… судно не могло удержаться против волны. Наверное, и сейчас так.

По трапу с мостика быстро спускались капитан и радист. Федор на ходу скинул брезентовый плащ, остался в кителе. Женя с Алешей переглянулись.

Шторм разыгрывался. Теперь уже казалось, что не волны заливают борта корабля, а сам он зачерпывает воду при каждом крене.

Девушка схватила Алешу за руку. Федор, стиснув зубами трубку, поднимался по белым снастям, то описывая чуть ли не под самыми тучами огромную дугу, то повисая над гребнем волны. Вслед за ним по обледеневшим вантам упрямо поднимался долговязый радист.

— Что это? Что? Почему он сам? — шептала Женя.

Алексей, напряженный, побледневший, впился глазами в раскачивающуюся над волнами фигурку моряка; он перевел глаза на Женю, и в его взгляде мелькнула настороженность.

Женя забыла об Алексее. Она перебежала ближе к мачте. Казалось, она готова сама лезть наверх, чтобы хоть чем-нибудь помочь смельчаку.