Полярная фактория - [25]

Между прочим, старый ягель — прекрасное топливо для костра. Им пользуются в чумах туземцы. И что-то лакомое находят в нем поросята: старательно роют носами, перебирают, жуют, удовлетворенно хрюкают. Сухой и пружинный, он служит хорошей подстилкой. Свиньи спят, как на матраце, пока не смочут. Тогда вид ягеля отвратительный, грязный, черный, хуже навоза. Мы наметили собрать его на зиму до ста кулей.

И затем мы многократно обсуждаем вопрос, как бы сохранить Пегашку. Это очень жизнерадостный конь с независимым характером. Забросили его на факторию с тем расчетом, чтобы по окончании работы с перевозкой стройматериалов, угля, товаров — убить на мясо. Так сказать, обреченный, меринок.

Но жаль нам Пегашку. Он — общий любимец. Ест из рук, любит хлеб, не брезгует мучной болтушкой.

Псы у нас здоровые и злые, однако конек нисколько их не боится. В боях за пищу он уже отстоял свою независимость. Однажды он ел из кормушки нарезанный хлеб и как-то случилось, что все хозяева отошли. Прикрыв от удовольствия веки, он не спеша разжевывал и ворочал языком во рту липкий мякиш. Вдруг две собаки с разных сторон кинулись к кормушке и атаковали Пегашку. Надо было видеть его великолепное возмущение! Не заржав, а грозно протрубив на всю тундру, он с такой силой рванул одного пса зубами, что тот кубарем откатился шагов на десять и долго визжал, поматывая головой и шеей.

Бросились другие собаки, поспешили было мы на выручку, но Пегашке никакой помощи не потребовалось. Прижав уши, оскаля громадные плоские зубы, он взвился с ревом на дыбы и сам кинулся навстречу врагам. Те, видимо, привыкли в деревнях к совершенно иному поведению лошадей. Возможно, в деревне Пегашка и был другим, но здесь Ямал — край света — меринок прекрасно понимает, что мягкотелость здесь не у места.

Бой решился в одну минуту. Свора разбежалась в страхе, некоторые с визгом, Рассевшись на безопасной дистанции, они долго лаяли на удивительного конька. В лае слышались конфуз и трусливая угроза. Пегашка не стал их преследовать, разом успокоился и, вновь, прикрыв веки, заработал ртом.

Боевой конь и игривый. Любит вдруг запрыгать козой, с вывертами, забаловать, заржать и, выбрыкивая задом, понестись в тундру. Или вдруг побежит за кем-либо из хозяев, замотает головой, дескать, вот я тебя! — погонит к дому. Женщины в таких случаях с криком удирают. Но он никому не причинил вреда. Догонит, ткнется мордой в шею или в руку, нюхнет с храпком — и спокойно отойдет в сторону. К таким играм все привыкли.

Выйдет Вася с краюхой в руке и крикнет:

— А-ну, Пегашка, догоняй!

Пегашка рысью, после галопом, мчится вслед за краюхой в тундру, вокруг склада, по откосу. Честно заработанное с наслаждением уминает. Собаки завистливо смотрят, но уже отнимать не решаются. Убивать такое животное — не подымалась рука.

Однако фуража оставили ничтожное количество: кулек овса и тюк прессованного сена. И вот на совете было решено найти подходящую траву, собрать на зиму хоть полсотни пудов и подкармливать мукой и хлебом.

Травы в тундре видимо-невидимо, сенокосов же нет. Сплошь кочки, слежавшиеся, твердые корни и мхи, болота. Мы потратили массу энергии на поиски. На охоте ли, на сборке мха, на исследованиях озер — обязательно присматривались к травам.

— Когда ударят первые морозы, накосим на топких местах, — сказал Аксенов. — Пусть затвердеет, чтобы не провалиться.

Туземцы рассказывают, что в километрах тридцати есть замечательно хорошие луга Можно якобы накосить хоть сотни пудов. Но чтобы доставить нас туда на оленях, а после-помочь Пегашке привести траву, требуют три литра спирта. Ни о каких деньгах не хотят слушать — только спирт! Мы посовещались и отклонили. Справимся своими силами!

Пока-что мерин самостоятельно бродит по тундре и пасется. Наедается доотвала. Явится домой — заржет: просит воды и хлебца, Ямал ему в пользу: толстеет, озорует. Единственное неудобство: его страшно боятся олени. Когда он, брыкаясь, несется к ним — они кидаются в тундру и, сломя голову, летят напрямик. Впрочем, ни одни олени, но и туземцы при его приближении разбегаются.

Страшный, и на Ямале, пожалуй, невиданный зверь!

Как бы ни было, а во всей этой буднично-хозяйственной сутолоке много того, что европейцы называют „аппетитом к жизни“ — непосредственной увлекательности. Никто бы не сказал со стороны и никому из нас не приходило в голову, что мы все это делаем, как „служащие какого-то учреждения“. Захватил почти первобытный примитив существования. Полезность служебная сама собою совпадала и увязалась с стремлениями коллектива — других нет: устроить все наиболее хозяйственным образом, возможно целесообразнее…

ТУЗЕМЦЫ. ТОРГОВЛЯ. НЕУВЯЗКИ

Началась полоса дней совершенно нормальных для человека средних широт. Установились ночи и дни, закаты и восходы, утренние и вечерние зори. Это очень хорошо. Душа спокойна, тело чует свое расписание работы и отдыха.

Точному распорядку мешают туземцы. У них жизненный уклад выработан в условиях светового беспорядка. То солнце не сходит с неба без передышки чуть ли не полгода, то ночь зарядит под ряд на пару месяцев и люди должны жить чуть не ощупью. Ни с какими законными нормами трудодня или отдыха туземцы не желают считаться. Разделение времени на дневные и ночные часы им чуждо и непонятно.