Поляна, 2013 № 03 (5), август - [15]

В Берлине тихо и спокойно, терапийно. Три машины у светофора где-нибудь на Унтер-дер-Линден или на Фридрихштрассе здесь называются Ужасной Пробкой. После Москвы здесь чувствуешь себя в Обломовке. Берлин — это и есть Большая Еврообломовка. В Обломовке, как мы помним, все спят и едят. Иногда — после еды и перед сном — коллективно ржут до слез. То же — и в Берлине.

Спят здесь фундаментально. Ночной жизни хватает, но — для особо желающих. В Берлине я впервые за год основательно отоспался. Сны здесь снятся хорошие, здоровые. Например, как красивая толстая тетя, улыбаясь, ест большое красное яблоко, а потом, заразительно смеясь и подмигивая тебе, говорит что-нибудь очень правильное, положительное и жизнеутверждающее, например: «Дас ист апфель. Йа, йа».

Едят здесь много, вкусно и дешево. Если кто-то хочет поправиться, причем почти на халяву — добро пожаловать в столицу объединенной Германии.

В Берлине можно смело много кушать, потому что в Берлине же нельзя не заниматься спортом. Спорт, опять же, дешев до изумления. Например, Йенс в своем родном Кройцбергском Бутове имеет абонемент в фитнес-центр. Правда, не ходит. Некогда. Надо искать работу. Фитнес, как в Москве: ежедневно с 6.00 до 24.00, бассейн, зал, сауна, всякие включенные в стоимость йоги, аквааэробики и прочее. За месяц надо заплатить 50 евро. То есть: 1,67 евро в день. Меньше 60 рублей. В моем московском «Кимберли-лэнде» за одно посещение берут 1500 руб. А «ленивый и нелюбопытный народ» все равно идет.

Если вы проживете в Берлине, скажем, две недели, то можно изловчиться все музеи посетить бесплатно. Потому что обязательно есть какой-нибудь вечер, например, воскресный, когда все бесплатно. Надо только проследить информацию. И даже если небесплатно, то общий билет в большинство музеев даст вам скидку раза в три-четыре. Вообще здесь все помешаны на скидках, льготах и бонусах. Даже, к примеру, если вы поедете на местной электричке не один, а впятером, вам полагается скидка за коллективизм.

Берлинец — это гомо халявус. Более трети жителей этого прекрасного города, особенно восточной его части, «манифестной», живут, как и Йенс, на пособия и, что называется, в прибор не дуют. Им, говоря языком гениального бородача, нечего терять, кроме собственных пособий. А потерять они их не могут, даже если захотят: права человека!

Итак, берлинцы все время спят, едят, ищут работу и занимаются спортом. А еще они все время ржут. В смысле — острят. А что еще делать при такой славной жизни? Очень многие берлинские достопримечательности имеют, так сказать, смеховые переименования, клички. Памятник Фридриху Великому — «Старый Фриц». Новые здания, писки архитектурной моды, — «Комод», «Стиральная машина» и т. п. Самая высокая телебашня в Берлине названа берлинцами Телеспаржей.

Лучшее времяпрепровождение в Берлине — это бродить, заходя, конечно, в музеи, от западноберлинского Шарлоттенбурга до восточноберлинского знаменитого Острова Музеев. Музеи — это хорошо. Но это не главное. Как, впрочем, и рестораны с магазинами. Неделя Терапийных бродилок по Берлину принесли мне невероятный душевный покой, психологический комфорт, и физическое здоровье.

В Берлине трудно потеряться. Тут все упирается либо в Кайзерштрассе, либо в Курфюрстендамм, либо во Фридрихштрассе, либо в Унтер-дер-Линден, либо в Александерплац. А если вдруг случится приступ топографического кретинизма — равнение на Телеспаржу.

Я прожил в Берлине неделю. Утром я кормил пираний парной индюшатиной. У пираний были очень добрые и политкорректные лица с вежливой улыбкой. Целый день эти твари почти недвижно живут в воде и улыбаются. Когда же им дают корм, аквариум на несколько мгновений превращается в катафалк с шаровыми молниями.

Мою парную индюшатину пираньи уничтожали за несколько секунд. И снова — вежливая и добрая улыбка милых рыбок, как бы говорящая: «Данке. Даст ист шмект».

Мне показалось, что этот аквариум является эмблемой западного мира. Но я на этом ни в коем случае не настаиваю.

После пираний я бежал за пивком для Йенса в местный минимаркет. Продавщица, похожая на Федора Емельяненко, понимающе улыбалась и говорила что-то типа: «Русишь моргай бир». И мне было каждый раз немного стыдно за мой народ.

Потом до вечера я гулял по Берлину.

Я исходил Берлин, почтительно равняясь на Телеспаржу, во все концы. И еще раз очень полюбил этот город, его горластых турецких эмигрантов, оптимистичных пенсионерок с кровавоокими шпицами, розовощеких юных немок, пышущих моральной устойчивостью в сочетании с инстинктом деторождения.

Я люблю тебя, Берлин.

В день моего отъезда, утром, Йенс сказал мне:

— Все-таки вы, русские, страшные бездельники. Ленивый вы народ. Хотя и симпатичный…

— Где ж я ленивый-то?..

— Целый день гуляешь, дурака валяешь. А я вон, как проклятый, день и ночь… работу ищу. Устал, как трактор. Надорвусь вот — будете знать…

Он шмыгнул носом, глубоко вздохнул, на минуту прильнул к компьютеру, безнадежно шепнул: «Так и нет работы! Майн Готт». Откинулся на подушку и спросил:

— Рыбкам дал?

— Дал.

— Съели?

— Не то слово.

— Сгоняй за пивком. А то я совсем заработался.